Дарья Мороз: «Мой отец рад, что у него такая упертая дочь»

О работе и дружбе с Сукачевым, о семье и многом другом Дарья рассказала корреспонденту «Труда-7»

— Дарья, это уже третья картина Игоря Ивановича Сукачева и вторая ваша совместная работа, вы ведь снимались у него в «Кризисе среднего возраста». Что изменилось в подходе к работе у Игоря Ивановича за это время?

— Я не знаю, как сравнивать. Тогда я еще была маленькой — мне было 13 лет. Кажется, тогда я в несознанке работала: что говорили, то и делала. Думаю, тогда я не могла оценить работу Гарика как режиссера, да и сейчас, наверное, не все могу. Мне было все здорово и весело. Что касается каких-то моих ощущений от последней работы, то Гарик ведь не режиссер, который снял 15 картин, он все-таки в первую очередь рок-музыкант, певец, автор музыки, текстов песен. Поэтому для меня он человек интуитивный: он вел за собой, основываясь на собственной интуиции.

Каждый режиссер работает в соответствии со своим мироощущением, со знанием того, как именно он хочет делать картину. Гарик не всегда мог точно поставить задачу, зато мог показать, рассказать и таким образом задать тему, атмосферу. Раньше это было как-то так непривычно, другие режиссеры так не работают, но потом мне стало легко — я уловила его ощущения. Иногда даже можно было снять эффект с голоса. Ему достаточно было сказать, как это должно быть сыграно, я улавливала звук его голоса, и все становилось понятно. Наверное, для кого-то такой метод работы сложный, но для меня это было трудно только первую неделю, когда мы еще пристреливались.

— Вы поддерживали отношения после первой работы. Можно сказать, что вы стали друзьями?

— Я Гарика знаю с глубокого детства, он близкий друг Димы Харатьяна, а значит, и моих родителей. Я думаю, в первую очередь я ему важна как актриса и отчасти, наверное, как друг. Мы общаемся не только во время съемок. Например, я хожу на его концерты, мы встречаемся на днях рождения, на премьерах, да и просто так, без повода.

— Ваша героиня Герда — хиппи. Вам близка эта идеология? Пришлось ли что-то читать, смотреть, слушать, понять этих людей и их образ жизни?

— Для Гарика было важно, чтоб мы не с бухты-барахты влетали в картину, но и немножко знали про эту культуру. У нас были целые семинары на эту тему: нам показывали фильмы, давали слушать определенную рок-музыку, мы встречались с настоящими хиппарями, давали нам и книжку почитать самиздатную про хиппи-движение в России. Не могу сказать, что эта культура мне близка, и для России это даже не вторично, а еще дальше. Движение хиппи возникло в Америке. Люди таким образом пытались высказать свою позицию, не найдя своего места в послевоенной жизни. Мне близок дух свободы — вольный дух, поездки автостопом. Что касается моего отношения к этой культуре, не знаю, пошла бы я хипповать, если б жила в то время.

Гарик вот хипповал. Кстати, он дал нам очень интересное задание — устроил трип: нас было семеро — основных персонажей картины, и нас выпустили на Арбат, где мы зарабатывали деньги танцами и песнями. Не помню уже, сколько собрали, но тысячи две рублей или даже две с половиной было точно (Смеется). Потом нам дали расписание электричек, и мы только с этими заработанными деньгами, правда, под охраной, поехали с четырьмя пересадками в Питер. Ехали сутки. Представьте, со многими ребятами я первый раз встретилась. Вот во время этого трипа произошло то, чего и добивался Гарик. Мы, во-первых, все по-знакомились, подружились и в картину не входили уже незнакомыми людьми. За эти сутки с нами постоянно что-то происходило, разные ситуации: ночные пересадки, контролеры, от которых мы бегали, и многое другое.

Это было клево. Я даже себе взяла дополнительную задачу. Поскольку Герда по сценарию все время плетет какие-то феньки, я тоже всю дорогу их плела. И потом эти фенечки носила на съемках. Поэтому было весело, мы хорошо подготовились.

— Вы в этой картине были профессиональной актрисой, у которой за плечами больше ролей, чем у остальных. Вас слушались, вы какие-то советы давали или все были на равных?

— Вообще, когда один артист дает советы другому, это моветон. Тем более если его не спрашивают. Все работали как работали. Светка Иванова за последнее время тоже много наснималась — она профессиональный человек. У Вани Стебунова много сыгранных ролей. И все остальные из нашей команды были на уровне. Мне кажется, Гарик специально такую атмосферу создавал — дружественную, хорошую. Все жили в одной гостинице и после работы садились в одно кафе, шутили.

— Ваши герои — Герда, Солнце, Малой — совращают с пути истинного дочь интеллигентных родителей, хорошую домашнюю девочку, и она уходит из дома. А вы какой были в детстве и юности? Домашней или тоже такой бунтаркой?

— Я тогда была больше как героиня Светы Ивановой. Картина запускалась лет восемь назад, я была утверждена на роль Саши. Мне тогда было 18. Я была больше похожа на девочку Сашу, только что вышедшую из школы: воздушную и не то чтобы наивную, но с ощущением, что мир — это только добро. Я выросла в семье, где всячески защищали от любого негатива, где всегда была хорошая атмосфера, царили мир, покой и дружба, профессионализм. К нам приходили интересные люди. Мне дали хорошее воспитание, даже парниковое. Я не могу сказать, что мне хотелось куда-то вырываться на свободу. Мне было достаточно комфортно.

Я была поглощена средой общения родителей, мне было интересно и никуда не хотелось оттуда вываливаться. Со сверстниками я общалась гораздо меньше, потому что мне с ними было, конечно, интересно, но не так. Чтоб мне больше хотелось тусоваться со сверстниками, а не поехать с родителями на фестиваль — такого никогда не было. Другой вопрос, у Саши на фоне всего этого встречается влюбленность. И вот ее за этой влюбленностью куда-то уносит. У меня такого не было. И только кое-какие жизненные обстоятельства меня вытолкнули из родительского парника. Они дали понять, что есть люди такие, есть сякие, что этот мир такой — достаточно реальный. И нельзя на него смотреть восторженными, нереалистичными глазами.

Поэтому я была скорее не Гердой, а Сашей. Хотя по сравнению с Сашей я была все-таки более закрытым человеком: у меня подростковый период проходил сложнее, поэтому я все закрыто воспринимала. Наверное, только в этом различия, но это различия характера.

— А проблема отцов и детей вас коснулась в подростковом возрасте?

— Мои родители отличались мудростью, лояльностью и строгостью только по тем пунктам, которые действительно влияют на принципиальные вещи в воспитании — чтоб не было хамства, вранья. Только в этом случае была строгость. А что касается просто жизни, мы с родителями всегда были лучшими друзьями. Правда, с мамой мы были настоящими подругами, папа к воспитанию чуть позже присоединился, только в последние годы.

И никаких проблем у меня в этом смысле не было. Конечно, я, как и любой подросток, чему-то сопротивлялась, были у нас и конфликты, были моменты, когда я себя виноватой признать не могла. Ну это как и у любого подростка. Но глобальных проблем с родителями у меня никогда не было.

— С папой вам легко работать? У вас хорошее сочетание в том смысле, что он ваш режиссер, а вы его актриса.

— Я не знаю, как папе (Смеется). Мне работается очень легко. Это хорошая ситуация, когда ты на сто процентов доверяешь режиссеру, когда ты знаешь: на какую бы роль он тебя ни утвердил — на маленькую, на большую, странную для тебя, необычную, — это значит, что выбор правильный, что ты будешь выглядеть хорошо. И все потому, что это режиссер, которому можно доверять, это режиссер, который в любом случае сделает качественный продукт. Это счастливая ситуация, ведь ты более расслабленно себя чувствуешь, тогда получиться может больше. В то же время папа по отношению ко мне ведет себя строже, с большей требовательностью относится.

Но это только потому, что это мой папа, а от своих всегда требуешь большего. Меня это не смущает, я привыкла к разной степени требовательности, я и сама очень требовательная. На площадке я его зову исключительно Юрием Павловичем, считаю, что это правильно. Я очень люблю, когда он меня утверждает, я прямо радуюсь (Смеется). Когда еще во время института меня тянуло на лирическую героиню, папа, понимая, как непроста жизнь у артиста, тем более когда артист начинает взрослеть, тем более когда тебе уже не 15–25, а 35 и дальше, как сложно перестраиваться, если ты умеешь только лирику играть, постоянно меня обмакивал в такие острохарактерные роли. Чтоб поселить во мне это умение, эту любовь, и я это очень люблю. И в этом случае действительно можно сказать: он мой режиссер, я его актриса. Он понимает, куда меня направлять и что мне нужно.

— Отец для вас самый важный критик?

— Наверное, да. Из всех людей, кого я слушаю, папа — первый. Иногда роли обсуждаем. Например, он очень отговаривал меня от роли в спектакле «Живи и помни». Говорил, что я должна пойти к Табакову и отказаться. А я уперлась рогом: «Не откажусь». Но потом, когда мне вручали премию «Чайка», я была как раз на гастролях в Самаре, и папа вышел за меня получать эту премию, он со сцены сказал: «Я ее очень отговаривал, в чем теперь каюсь. Но я рад, что у меня такая упертая дочь». Иногда я не уверена, стоит ли мне браться за какой-то материал. Например, в случае с «Нанкинским пейзажем» Рубинчика меня были готовы утвердить.

Снимали в один год с «Точкой». Я сценарий читала несколько раз и ничего не поняла. Я понимала, что это авторское кино, я понимала, что это для меня вообще темный лес, но режиссер как будто все понимает. И я пришла к папе и спросила, что мне делать. Он меня послушал и говорит: «У тебя время есть?» — «Есть» — «Ну поснимайся, это же авторское кино. С тебя не убудет. А может, что-то и получится». И я подумала: почему бы не сняться в авторском кино?

Теперь я благодарна папе за этот совет, потому что получилась довольно интересная работа, в первую очередь для меня, потому что она была по процессу для меня очень важной и по результату она была достаточно заметной, достаточно успешной, а для меня — совсем другой. Вот так мой папа как иногда отговаривает, так иногда и уговаривает.

— Вас можно назвать папиной дочкой или вы все же к маме ближе?

— Я, скорее всего, общая дочка. Вообще в детстве я была мамина на все сто процентов, потому что папа был очень занят — он много работал. А мама занималась мной во всех смыслах. И мной, и папой. А сейчас я больше папина. Созваниваемся мы каждый день, стараемся видеться не реже чем раз в неделю. Мы живем близко, и если нужна помощь мне или ему, мы всегда на подхвате. У нас очень близкие отношения, что меня очень радует.

— А с последней папиной женой вы общаетесь? Вы же почти ровесницы.

— Вика немножко постарше меня. Но, конечно, общаемся. Мы же одна семья. Иногда шутим на тему, что я падчерица, а она мачеха (Улыбается).

— На данный момент вы добились всего, чего хотели, или есть какие-то границы, которые еще хотелось бы преодолеть?

— Сейчас, наверное, сложно об этом говорить, потому что никогда не знаешь, где они, эти границы. Я надеюсь, что какой-то этапчик я прошла, а потом будут еще, потом еще. Не хотелось бы останавливаться, и я не думаю, что я всего достигла. Потому что работаешь-работаешь — и понимаешь, что остается из всего этого в итоге какой-то небольшой процент сделанного. И за что-то бывает стыдно, за что-то — не стыдно.

— Вы себя считаете счастливым человеком?

— Конечно да.

Наше досье

Дарья Мороз родилась 1 сентября 1983 года в Ленинграде в семье режиссера Юрия Мороза и актрисы Марины Левтовой. В три месяца состоялся ее дебют в фильме Динары Асановой «Милый, дорогой, любимый, единственный». В 2003-м окончила Школу-студию МХАТ, а в 2005-м — продюсерский факультет ВКСиР. Снялась в картинах «Семьянин» (1991), «Точка» (2006), «Апостол» (2008).