Давненько мне не приходилось смотреть такое большое количество спектаклей, предназначенных
Давненько мне не приходилось смотреть такое большое количество спектаклей, предназначенных специально для детей, и это было не только интересно с художественной стороны, но и наводило на серьезные размышления.
Когда мы сегодня говорим об эстетическом воспитании подрастающего поколения, то не всегда представляем, с какими трудностями приходится сталкиваться людям, которые этим занимаются. В первую очередь, я имею в виду тех, кто буквально за копейки трудится в ТЮЗах, приобщая ребят к искусству, помогая им разобраться, где добро, а где зло, и почему стоит верить в свою мечту. О детских театрах мало говорят и почти не пишут, наверное, считают это искусством второго сорта, хотя здесь закладываются нравственные основы будущего общества, когда нынешние дети станут взрослыми. К сожалению, на это у нас нет ни специальной государственной программы, ни средств. Более того, сейчас все чаще говорят о реорганизации детских театров во взрослые, поскольку они не в состоянии окупать себя из-за низкой стоимости билетов.
Прошли те времена, когда за рубежом завидовали нашим детским театрам, выпускающим в год по 7-8 спектаклей без всякого материального напряжения. Теперь мы завидуем технической оснащенности зарубежных театров, понимая, что нам до них так же далеко, как до Луны. Например, театр из Вены показал на фестивале фантастический, удивительно красочный спектакль "Кибернетическое путешествие в прошлое" с компьютерной графикой на огромном экране, и таким образом коснулся очень важной темы существования нынешнего подростка в виртуальном мире. Наши же коллективы ничего подобного в постановочном плане позволить себе не могут. Да и как, если у них на весь театр всего один компьютер. Не говоря уже о том, что для половины сидящих в зале ребят - это недосягаемая мечта, а для 12-летнего Коли, с которым я познакомилась случайно, - нечто запредельное. Каждый день, проходя к ТЮЗу имени Брянцева, где шел театральный форум, я видела мальчишку, копошащегося в урнах и собирающего бутылки. Не выдержав, подошла к нему и предложила пойти со мной на спектакль. Он согласился, хотя до этого никогда в театре не бывал. Не до того ему было. Школу Коля бросил давно, родители- алкоголики неизвестно куда подевались, поэтому в их квартире поселили других жильцов, а сам он стал скитаться по подвалам и чердакам, попрошайничать на Витебском вокзале и скрываться от милиции. Взяв с меня слово, что я его ни в какой приемник не отведу, Коля впервые в жизни увидел спектакль. В этот вечер новосибирский театр "Глобус" показывал "Плачевную повесть о Дон Кихоте Ламанчском" в постановке Александра Галибина. Того самого, который недавно снялся в фильме Глеба Панфилова "Романовы. Венценосная семья" в роли Николая II, а до этого в картинах "Трактир на Пятницкой", "Нас венчали не в церкви", и вот теперь стал главным режиссером этого театра.
После окончания представления, как я ни уговаривала Колю поужинать со мной, он наотрез отказался, сказав, что у него назначена важная встреча с одним дяденькой, но если мне не жалко, то могу дать ему 10 рублей. В принципе спектакль мальчишке понравился, особенно как два взрослых мужика (он имел в виду Дон Кихота и его слугу Санчо Панса) ездили на трехколесных велосипедах по огромной сцене, в центре которой возвышался скелет птеродактиля, а все остальные персонажи танцевали вокруг него и загоняли в клетку сумасшедшего Дон Кихота. В конце своего краткого монолога Коля добавил: "Только ненормальный человек может воевать с ветряными мельницами и верить людям". После чего резко повернулся и, насвистывая песенку "Вместе весело шагать по просторам", растворился в шумной толпе своих сверстников, спешащих домой. Больше я его не видела, хотя на следующий день смотрела спектакли уже под впечатлением случайной встречи с питерским Гаврошем. И когда в "Сказке об утерянном времени" Новгородского театра для детей и молодежи зазвучала песенка Шаинского - я чуть не подпрыгнула, и комок подкатил к горлу... В программке к этому незатейливому, но с добрым сердцем сделанному спектаклю, насыщенному пионерскими песенками и таким же школьным юмором, типа: "недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах", есть такие слова Виктора Драгунского: "Вот было бы хорошо, если бы все вокруг на свете было устроено наоборот: взрослые были как дети, а дети как взрослые". Не знаю, что он конкретно имел в виду, только мне не хотелось, чтобы маленький Коля жил, как взрослый бомж. Ну а с артистами ТЮЗов уж ничего не поделаешь. Они так до старости и остаются детьми, свято верят, что красота спасет мир, и сутки напролет проводят в своих домах-театрах...
Только все труднее с каждым годом им придумывать разные небывальщины и красивые сказки, поскольку жизнь подбрасывает в основном грустные сюжеты. Может быть, и прав Владимир Чигишев, решивший поставить в Ростовском ТЮЗе криминальную историю о бедном, безногом юноше, оставшемся одним-одинешеньким в полуразрушенном доме, из которого при загадочных обстоятельствах исчезают жильцы. Но, скорее всего, пьесу Родиона Белецкого "Соня" следовало показывать взрослым, взывая к их состраданию, а не опускать подростков на самое дно жизни, где все было так сумрачно, однообразно и тоскливо, что хотелось удавиться. Думаю, не понравился бы этот спектакль и моему знакомому Коле. Зачем ему, спрашивается, смотреть такое на сцене, если в подобном абсурде он "варится" каждый день? Недаром говорят, что театр - это не грубый слепок с жизни, а ее преображение в другой реальности, художественной. Ведь сумел же Амихай Пардо из Тель-Авива в своем спектакле "Десять спичечных коробков" рассказать о бедных детях из варшавского гетто в форме притчи и незатейливой игры со зрительным залом. В течение полутора часов артист приглашал ребят на сцену и спрашивал (через переводчика), что бы они сделали с пустым спичечным коробком, если бы нашли его или им подарили, тут же припоминая, как в этих случаях поступали обреченные мальчишки из военной Варшавы.
Зиновий Яковлевич Корогодский, много лет возглавлявший питерский ТЮЗ, воспитал не одно поколение режиссеров и актеров на игровом контакте исполнителей со зрительным залом, провоцируя в детях фантазию и любовь к сотворчеству. Он всегда считал и считает, что нет запретных тем, о которых нельзя говорить с детьми. Только при этом нельзя смешивать отроков с юношами, ибо это разные "планеты", со своими тайнами и загадками.
Иван Латышев, получивший Гран-при фестиваля за спектакль "Рождество 1942, или Письма о Волге" не был прямым учеником Корогодского, но, придя в этот коллектив после ЛГИТМИКа, впитал уроки мастера от его коллег и развил их в своем творчестве.
Казалось, о Великой Отечественной войне столько уже снято фильмов и поставлено спектаклей, что ничего нового не скажешь. И тем не менее 35-летний режиссер, прочитав недавно изданный сборник писем немецких солдат, воевавших под Сталинградом (которые не дошли до адресатов, конфискованные немецким командованием), решил на их основе создать пацифистский спектакль о последнем для многих солдат вермахта рождестве 1942 года.
Шесть артистов в строгих черных костюмах не только психологически насыщенно читали письма, дошедшие до них с того света, но и, если так можно сказать, прикидывали на себя, как бы люди могли вести себя, узнав, что они потенциальные смертники и скоро им всем суждено погибнуть. При этом документальная основа литературного материала влияла на несколько отстраненную манеру исполнения артистов. В то же время на площадке царила атмосфера тревожного ожидания чего-то страшного и неминуемого, которое должно было поглотить шестерых солдат, непрошено пришедших на чужую землю. Ведь на войне красивой смерти не бывает, красивой бывает только жизнь, даже у последней ее черты. Иван Латышев придумал для этого идеальный режиссерский ход. Он дал в руки каждому исполнителю по музыкальному инструменту. Кому-то скрипку, кому-то аккордеон, кому-то контрабас. И вот в самые отчаянные минуты они начинали играть и петь, чтобы спастись от страха, голода, холода и надвигающейся катастрофы. Был у этого оркестра и свой дирижер в белых перчатках и с аристократическим профилем в исполнении Бориса Ивушина. Он не сдался в плен и погиб как истинный потомок прусского офицера, только про себя отлично понимал бессмысленность такого подвига.
Могу представить, сколько мыслей пронеслось в голове у старшеклассников во время этого спектакля, стоящих на пороге взрослой жизни, где им тоже придется держать ответ не только за свои поступки, но и дела своих отцов. Ибо ничего в этой жизни не исчезает и не проходит бесследно, как бы ни пыталось каждое новое поколение начать ее с чистого листа.
Анатолий Праудин, поставивший в Екатеринбурге мистерию "Житие и страдание преподобной мученицы Февронии", сказал мне, что чем раньше человек задумается о смысле бытия, о вере в высший разум, тем больше у него шансов не превратиться в болванчика, сознанием которого станут манипулировать недостойные люди. Эта постановка вызвала много споров среди критиков на фестивале, некоторые из них утверждали, что нельзя инсценировать библейские сюжеты и придавать им форму светского представления, другие, наоборот, защищали спектакль, говорили, что он духовно очищает. Самое же интересное заключалось в том, что зрители восприняли юную монахиню Февронию в исполнении Светланы Замараевой как реально действующее лицо, человека, отвергающего все земные блага ради служения Богу. Когда же понадобилось умереть за него, она приняла муки на кресте с подобающей ей кротостью и смирением, ни о чем не жалея. Можно по-разному относиться к этому сюжету, верить в его подлинность или нет, но дело здесь в том, какой путь избирает каждый человек для себя и каким образом служит идее добра и справедливости. По-моему, спектакль Анатолия Праудина как раз на этот вопрос и отвечает, вернее, заставляет задуматься о вечных истинах, на постижение которых уходит вся жизнь. А начинается она с "голубого ручейка", дружбы и улыбки в спектаклях детских театров, где по-прежнему считают себя ответственными за тех, кого однажды "приручили", кто впервые пришел к ним в 7 лет, а потом в 11, 12 и так далее.