Бартабас хорошо известен зрителям Чеховского фестиваля. Ездившие в "Коломенское" на представления его театра-шапито помнят, сколь важна музыка для экзотических композиций "Зингаро". Бартабасовы кони бегали по аренам мира и под грузинские, и под берберские, и под корейские фольклорные мотивы, а то и вовсе под Стравинского. Теперь же в "Зингаро" настало время цыган.
Сказав "время цыган", немедля вспоминаешь Эмира Кустурицу. Ощущение верное: новый спектакль Бартабаса и впрямь многое почерпнул из фильмов этого балканского режиссера. В кинематографе Кустурицы естественное состояние человека - это танец. Кажется, что его актеры нетерпеливо переминаются и подергивают конечностями, ожидая, когда в очередной раз грянет музыка и позволит им всем снова пуститься в пляс. Вселенский танец объединяет всех - людей, гусей, белых кошек, черных котов. В спектакле же Бартабаса естественное состояние лошадей и людей - это не танец, а галоп. В крайнем случае рысь. Никаких медитативных композиций, как в прежних работах "Зингаро". Все и вся неудержимо несется по кругу под звуки двух оркестров: духового из Молдавии и струнного из Трансильвании.
Подобно фильмам Кустурицы, в "Баттута" много гротесковых, почти абсурдных моментов. Мчась на лошадях по арене, цыгане принимают душ, занимаются любовью, смотрят телевизор, кормят грудью двух младенцев и одного медвежонка заодно, справляют свадьбу и провожают в последний путь покойника. Седобородый старик, помахивая палкой, на своем скакуне преследует джигита, укравшего его дочку. Активничает цыганский медведь, показывающий свои познания в вольтижировке, а потом бросающийся с объятиями к хорошеньким зрительницам, которые при этом отчаянно визжат. При ближайшем рассмотрении он, впрочем, оказывается переодетым в звериную шкуру актером.
Цыганские кони лихачат напропалую, соревнуясь в удали со своими хозяевами. В какой-то момент табор окончательно смешивается с табуном, и глаз совершенно отказывается различать, люди ли перед тобой или кони. Словно к нам приехало племя цыганских кентавров.