ЧЕХОВ - МОЯ ВЕЧНАЯ ПЕСНЯ

В минувшие выходные в Москве завершились гастроли Малого драматического театра из Вильнюса. В течение шести дней парадный подъезд "Маяковки", где выступали литовцы, трещал под натиском театралов, рвущихся на спектакли "Маскарад", "Вишневый сад", "Три сестры", "В ожидании Годо", "Мадагаскар". В зале постоянно мелькали лица известных актеров, которые обычно на спектакли своих коллег не ходят. У них явно был корыстный интерес: заново научиться тому, о чем в России стали забывать, - психологическому проживанию человеческих судеб на сцене. Ведь не зря же Сергей Маковецкий ездит в Вильнюс, чтобы на русском языке играть Городничего в спектакле литовского Малого театра "Ревизор". Сразу после завершения гастролей наш корреспондент побеседовал с художественным руководителем театра Римасом Туминасом.

- Римас, сознайтесь, "Золотая маска", полученная вами за лучший зарубежный спектакль, висит в вашем рабочем кабинете или лежит в каком-нибудь ящике, чтобы никто не заподозрил вас в прорусских настроениях?
- Дело в том, что среди литовских театралов этот приз считается очень престижным, поэтому мне могут только позавидовать. Но я не из тех, кто умеет обустраивать свой быт, кабинет. Поэтому "Золотая маска" вместе с другими наградами лежит, как вы верно догадались, в коробке. Я даже фотографии с нашим президентом и президентом Владимиром Путиным не выставляю напоказ. Коллеги подтрунивают надо мной: вот, мол, не умеешь пользоваться славой, иначе бы каждый входящий в твой кабинет знал, что в Кремле тебе вручали Государственную премию за заслуги перед русской литературой и искусством. Я этого не понимаю, мне стыдно хвастаться, да и как я буду выглядеть перед своими взрослыми дочерьми?
- Если помните, у поэта Геннадия Шпаликова есть такие строчки: "По несчастью или к счастью, истина проста, никогда не возвращайся в прежние места". Вы же не только возвращаетесь в Москву, где прошли ваши студенческие годы, но даже ставите спектакли в Вахтанговском театре и "Современнике", где ждут, когда вы вновь приедете к ним на постановку. Скажите, ваше нынешнее возвращение в Москву вместе с труппой - это радостное событие? Или оно связано с тревожными ощущениями: а вдруг не поймут, не оценят...
- Здесь все перемешалось. В первую очередь это щемящие чувства, касающиеся юности, учебы в ГИТИСе у Иосифа Туманова и Анатолия Эфроса, на репетиции которого я сбегал с занятий, за что меня едва не отчислили из института. И потом, как можно забыть то место, где ты любил, страдал, то, что и сейчас снится и является источником творческого вдохновения.
- А до ГИТИСа вы где-нибудь учились?
- Да, в Вильнюсской консерватории на театральном факультете. Но поскольку я был влюблен в творчество Антона Павловича Чехова, то мне казалось: научиться его ставить я смогу только в Москве.
- Неужели Чехов вам так близок?
- Вы даже не представляете как! Это моя песня, которую я могу петь бесконечно, а его пьесы готов ставить по нескольку раз, потому что никто из драматургов не смог так досконально изучить природу человека, как он. Семнадцать лет назад я начал сочинять спектакль "Вишневый сад", поставил его в своем театре, потом в Стокгольме, но, если сказать честно, так и не докопался до донышка.
- В вашем спектакле звучит тема вечных странников, которые даже в родовой усадьбе чувствуют себя как на вокзале. Нечто подобное прослеживается и в спектакле Эймунтаса Някрошюса, поставившего в Москве "Вишневый сад" со столичными звездами. Скажите, откуда в такой маленькой стране, как Литва, столько выдающихся режиссеров и талантливых актеров? Это происходит оттого, что театров у вас мало, а деятелей сцены много и вы, конкурируя, бесконечно совершенствуете себя?
- Лично я ни с кем не конкурирую, в том числе и со своим другом Някрошюсом. Наверное, ответ на этот вопрос кроется в нашем национальном характере, в самой профессии, очень амбициозной и эгоистической. У литовцев есть комплекс маленького народа, голос которого нам бы хотелось, чтобы услышали все. Ведь во времена Советского Союза мы были в очень странном положении, оставаясь для России Западом, а для Запада - загадкой, тайной. Сейчас другая ситуация - для Европы мы превратились в провинцию, а для вас - в заграницу. Но главный фокус-покус заключается в том, что в области театра мы по-прежнему побратимы, потому что воспитывались на системе Станиславского. Поэтому я уверен: нигде нас так не поймут и не оценят, как в Москве. Бывая с тем же "Маскарадом" в Англии, мы открывали им Михаила Лермонтова, у которого, как вы знаете, шотландские корни. Мы рассказывали им о Литве, о которой они ничего не знают и до сих пор думают, будто она находится где-то в Сибири. Ну разве это не обидно?
- Скажите, не из этой ли обиды родилась идея постановки спектакля "Мадагаскар" Ивашкявичуса?
- А как вы угадали?
- Да ведь речь там идет о переселении литовцев на новые земли и образовании "запасной Литвы" на территории Анголы. История весьма забавная, решенная вами в стиле притчи, как и другой любимый мною спектакль "Улыбнись нам, Господи".
- Притча - наш любимый жанр, потому что в ней есть и элементы язычества, и христианские мотивы. Почти в каждом моем спектакле есть "заземленные" образы воды, огня, камня, а "по вертикали" идет разговор с Богом. Когда восемь лет назад я привозил в Москву "Маскарад", то некоторые критики обвиняли меня в излишнем мистицизме. Мне же кажется, что это абсолютно мистическое произведение, в котором юный Лермонтов рассказал о невозможности полного счастья на этой земле. Я очень мечтаю побывать в Пятигорске на месте дуэли Михаила Юрьевича. Надеюсь, он мне что-нибудь еще подскажет.
- Судя по всему, вы любите путешествовать?
- Я с детства привык жить на чемоданах, так как наша семья из-за папы постоянно переезжала. Во время войны он дошел до Берлина и вернулся домой контуженный. Вначале работал учителем, потом председателем сельсовета. Но нрав у него был крутой: постоянно ссорился с начальством, резал правду-матку в лицо, поэтому от него старались избавиться и переводили из одного района в другой. В силу этого мы постоянно обустраивались на новом месте, отец сажал сад, но никогда не успевал собрать урожай, поскольку очередной конфликт заставлял уезжать в неведомые края. Наверное, поэтому я так горжусь тем, что сумел купить хутор и заложить свой сад, правда, не вишневый, а яблоневый, который уже плодоносит. А еще у меня сохранился огромный деревянный чемодан, с которым отец вернулся с войны, и я так привык к нему, что стал использовать его почти в каждом спектакле. Он для меня теперь как символ вечного путешественника.
- Ну а как ваша жена относится к зарубежным вояжам? Не ревнует?
- Нет, мы довольно хорошо изучили друг друга и стараемся уважать внутреннюю свободу каждого. К тому же обвенчались мы рано, и если она отпустила меня одного учиться в Москву, то о чем еще можно говорить? Вы будете смеяться, но я хотел жениться еще в 14 лет, когда остался один в деревне, и мне нужна была хозяйка в доме.
- А куда же делись, извините, ваши родители?
- Был такой период, когда отец нас оставил, и я решил отправиться на его поиски в Клайпеду, так как не мог перенести слез матери, плачущей по ночам. И, представьте себе, я легко нашел его. Увидел и сказал: надо возвращаться, хозяйство в запустении, мама болеет. Видимо, мой поступок так подействовал на него, что он через полгода забрал моего младшего брата и маму к себе, а я остался в деревне работать киномехаником, ощущая себя вполне самостоятельным человеком. С тех пор я не боюсь трудностей.
- Пройдя такую суровую школу жизни, к какому выводу вы пришли к своим 52 годам?
- Что надо быть светлым, добрым, что миром движет любовь и красота, что земля наша молода и прекрасна. Для этого надо только слегка приподняться над ней, увидеть ее как бы с высоты птичьего полета и удивиться. Ведь умел же Антон Павлович удивляться жизни, без устали внушая нам, что через сто лет жизнь будет прекрасна, только для этого надо любить и беречь друг друга...