Лев Лещенко: «70 лет — не так уж плохо. Если здоров, конечно»

Вчера ему исполнилось 70 лет. Даже не верится... Голос все такой же бархатистый, внешность – годами почти не тронутая, мысли – вполне современного человека

Вчера ему исполнилось 70 лет. Даже не верится... Голос все такой же бархатистый, внешность – годами почти не тронутая, мысли – вполне современного человека. Обаяние Лещенко – величина постоянная и неизменная. Любимый певец застоя, кремлевский соловей, он и сейчас на пике популярности. Однако дата, как ни крути, серьезная, и есть повод вспомнить былое, полистать пожелтевший семейный альбом. Но сначала – блицинтервью для «Труда-7».

— Лев Валерьянович, скажите, в 70 лет можно подводить какие-то итоги?

— Разве что промежуточные — об окончательных говорить пока рано. Вообще, я думаю, каждый отрезок жизни заканчивается каким-то итогом. Это банально, но 50 лет, 60, 70 — все это вехи жизненные и поводы подвести некие итоги.

— Так давайте попробуем. О профессии и говорить нечего — и так все ясно. Или могли добиться большего?

— Думаю, не стоит гневить Бога — все хорошо сложилось. Мог, конечно, и в оперу пойти — несколько театров звали, да и преподаватели настаивали, — но сам не захотел и теперь не жалею об этом. Все-таки у оперных певцов век короче, голос быстрее стирается — там на каждом спектакле надо выдавать по полной программе. А на эстраде можно расходовать свой потенциал экономно, как стайер, — тогда и дыхалки хватит надолго. Сейчас понимаю, как правы были потрясающие певцы Козловский и Лемешев, которые говорили: никогда не надо выкладываться — надо петь процентами. Вот они как раз голоса свои сохранили надолго.

— В обыденной жизни вы выглядите человеком абсолютно беспроблемным. Или так только кажется?

— Да нет, никаких особых проблем у меня нет, даже душевного свойства. От жизненных крахов избавил меня Бог. Я никогда не страдал физически, сильно не болел, ничего не ломал. Если не считать травму в 10-м классе, когда упал с гимнастических колец и у меня было ущемление шейного позвонка. Но это все давно уже забылось.

— У вас, насколько я знаю, миллион друзей. С такими, как вы, дружить приятно — все тянутся к свету, а вы излучаете его в избытке. Скажите, а есть ли обратная сторона Луны? За какой поступок вам, такому положительному, до сих пор стыдно?

— Да нет такого. Разве что… В ГИТИСе я был старостой курса. И как-то девчонки наши стали меня подговаривать против одной студентки: мол, с ней невозможно общаться, надо ее из института исключать. Я пошел с этим к ректору, и он, мудрый дядька, заявление то не подписал. Вот об этом случае я много думал впоследствии, ведь мог сломать судьбу человека. Случилось иначе, и слава богу. Но тот мой поступок до сих пор меня немножко гнетет.

— В личной жизни у вас были водовороты…

— Зато сейчас тихая гавань. Ира — верный и преданный человек, во всем мне помогает. Да, кто-то с первого раза свою судьбу находит, я — со второго. Но ведь нашел! И ни разу о своем выборе не пожалел. Я вообще в своей жизни ничего не хотел бы менять — ни о чем не жалею.

— Говорят, что в каждом возрасте есть своя прелесть. Какую находите в 70 годах?

— Осмысление другое совершенно, чем прежде. И цена жизни. Если в молодости ты не ценишь отведенные годы, разбрасываешься ими, то сейчас внимательно относишься к каждой прожитой минуте. В общем, 70 лет — это не так плохо, как кажется. Если здоров, конечно. Так что пожелайте мне здоровья.

Из фотоальбома. Комментирует Лев Лещенко

Мне семь лет. Только начал ходить в школу, что стало для меня стимулом выглядеть очень серьезным. Звучит смешно, но уже в этом возрасте я начал задумываться о том, в какой профессии хотел бы состояться.

Служил я в ГДР, в танковых войсках. В этот день мы с приятелем дежурили в части, а когда выдалась минутка для отдыха, решили запечатлеться на фотопленке.

Папа, тетя Лиза, моя приемная мама, сестра Валя и я. По выходным у нас была своеобразная традиция — все вместе мы ходили гулять в Сокольники. Взрослые общались между собой, а мы, дети, находили для себя занятия поинтереснее: покоряли вершины деревьев, играли в разные игры — одним словом, проводили время с пользой для дела.

С сестрой Валюшей. Между прочим, фотография сделана тоже в Сокольниках. Мы прогуливались и рассуждали о насущных делах. Я с мужской точки зрения всегда старался своими советами помогать ей.

Я был воспитан в военно-дворовых традициях. И хулиганил, и по пожарным лестницам лазил, и курить начал в третьем классе. И даже водку впервые попробовал тогда же. В Сокольниках собрались, помню, нас было человек девять, купили четвертинку, зашли за железнодорожный вагон и каждый из горла сделал по глотку. Все были в умат, конечно...

Когда умерла мама, мне был год и восемь месяцев. Только одно воспоминание отчетливое осталось о ней. Помню, мы сидели, пили чай. В стакан попали чаинки. Я спрашиваю у мамы: «А что это такое?» Она сказала: «Большая чаинка — это весточка от папы (он был тогда на фронте), а маленькие чаинки — это те подарки, которые нам папа привезет».

Моя первая жена работала у Утесова в джаз-оркестре, много ездила на гастроли, дома практически не бывала. Я тоже постоянно мотался с концертами. Некое соперничество началось, даже зависть какая то: у одного получается, у другого нет: А как-то раз я поехал в Сочи, в любимый город, и встретил там свою вторую супругу. Просто один раз не пришел домой. И пропал...

Памятный день для меня. Александра Николаевна Пахмутова вручает мне премию Ленинского комсомола со словами: «Бери, это на всю жизнь!»

На даче я был первым парнем на деревне. Дача, лето, природа вокруг: С двоюродным братом Вадимом.

На этой фотографии я с самым дорогим моему сердцу человеком — моей супругой Ириной. Благодарен судьбе за то, что соединила меня с этой прекрасной женщиной.