"ВИНОВАТА ЛИ Я?"

Я училась на четвертом курсе института, когда Александр Птушко пригласил меня сниматься в своем

Я училась на четвертом курсе института, когда Александр Птушко пригласил меня сниматься в своем фильме "Три встречи".
Фильм "Три встречи" состоял из трех новелл. В одной снимались Тамара Макарова и Николай Крючков, в другой - Юлия Борисова, а в той, где участвовала я, были заняты Борис Чирков и Юрий Любимов.
Студентам надо было получить разрешение на участие в съемках. Сергей Аполлинариевич Герасимов обычно шел на это с неохотой. Но так как в картине снималась Макарова, для меня сделали исключение. Тем более что она обещала присматривать за мной.
Картину снимали в Чехословакии на студии "Баррандов". Представьте себе, что это значило для студентки, у которой в пустом чемодане перекатываются всего два платья и один отрез на костюм. Добавьте к этому парусиновые туфли, американское пальто, купленное по случаю на барахолке в Полтаве, и там же приобретенную шляпу. Вот и весь студенческий гардероб.
Когда я пришла на "Мосфильм" получать билет и документы, директор отвел меня в сторонку:
- Клара, одна деликатная просьба. Наша группа уже в Чехословакии, и родственники очень волнуются. Но почта туда идет долго. Короче, прошу тебя, возьми эти письма и порадуй наших коллег. Но я должен тебя предупредить, - зашептал директор. -Если у тебя их найдут, будет неприятность. Через границу почту перевозить нельзя.
Ничего о разных пограничных формальностях я не знала. Наивно спрашиваю:
- А как же мне это сделать?
- Ну, понимаешь, приспособься. Спрячь письма на себе...
Я взяла десяток писем, принесла их домой и стала размышлять, как же мне их спрятать. Было такое ощущение, что я совершаю чуть ли не подвиг. Вот провезу через границу письма, и люди, которые их ждут, будут рады.
Я привязала широкую резинку на талию, а за резинку запихнула все письма. Надела юбку и кофту. Ничего вроде не видно, правда, что-то немножко шуршало, если я резко поворачивалась. Но попробуй догадайся, что это шуршит...
Перелет в Прагу был трудным, самолет попал в болтанку. Когда объявили, что мы идем на посадку, я с облегчением вздохнула, и моя резинка... лопнула. Я поняла: если сейчас поднимусь, то из-под юбки все письма посыплются на пол. Я, как могла, придавила локтями юбку к телу, чтобы удержать на себя тайный груз, и так скованно пошла.
В здании аэропорта я заметила стул и тут же села. А меня встречал администратор. На нем я заметила новые ботинки, новый костюмчик, и он смотрел на меня сверху вниз - какая-то там приехала... студентка. Он-то уже в Чехословакии не одну неделю, даже приоделся.
Администратор недовольно буркнул:
- Почему вы здесь сидите? Сейчас паспорта будут выдавать.
А я ему говорю:
- Узнайте немедленно, где здесь туалет.
Он немного оторопел, но все же сказал:
- Идите прямо, потом направо. Там увидите...
Я поднялась, прижимая руки к телу, и протопала в туалет. А там, взмокшая от такого стресса, вытащила письма, положила их в сумку, - ведь мне уже теперь ничто не угрожало. И вернулась к администратору легкой походкой.
В Праге уже собралась почти вся съемочная группа, не было только Крючкова. Николая Афанасьевича я видела только в фильмах. Конечно, я знала все его роли. И любила его так же, как любил его каждый человек в нашей огромной стране, - за те образы, которые он создавал на экране. Крючков играл танкиста, и молодежь валом шла в танковые училища. Он играл летчика, и ребята стремились в небо. Его герои были живыми людьми, воспринимались как собирательный образ молодого человека сороковых-пятидесятых годов, на которого равнялись, которому подражали.
И вот мы стоим в холле гостиницы, сверху сейчас должен спуститься Крючков: он только умоется с дороги, переоденется, и мы поедем на студию.
Вдруг я услышала такой... цокот, как будто кто-то отбивает чечетку. Это когда на ботинки набиты металлические подковки. Такой характерный звук. Я повернула голову и вижу - по лестнице спускается, отбивая чечетку, Николай Крючков. В кепке, в довольно простом, даже немного помятом костюме, но лицо... Его лицо сияло счастливой улыбкой. Он рад, что прилетел, что он с нами встретился. Со всеми поздоровался, в том числе и со мной, да так, словно мы давным-давно знакомы.
...Я заканчивала съемки и собиралась в Москву, а Крючков должен был задержаться в Праге.
- Клара, ты не можешь со мной поехать к портнихе? - спросил он. - Я для жены заказал вечернее новогоднее платье. Я хочу, чтоб ты его взяла с собой...
- Конечно, конечно, - сказала я. - Это ведь не письма через границу возить.
И рассказала ему мои приключения. Он долго смеялся.
Мы отправились с Крючковым к пани Корольковой. У нее был известный в Европе Дом моды. У Корольковой одевались французские, австрийские и немецкие звезды. И даже Мишель Морган. Пани Королькова была знаменита тем, что умела, как говорят, сделать фигуру. Подчеркнуть то, что нужно. И спрятать то, что плохо. Это очень ценилось.
Мы приехали в Дом моды, нам принесли платье, и я его надела.
Этого я никогда не забуду. Платье было белое, вечернее, открытое, с глубоким вырезом, затянутое по фигуре. Я впервые в жизни надела такое красивое платье и долго смотрела на себя в зеркале: "Боже мой, неужели это я..."
Я с такой неохотой рассталась с этим платьем. В Москве я позвонила жене Крючкова, сказала, что привезла подарок, и порадовалась за нее.
...Помню, в Театре киноактера репетировали пьесу "Дон Иванович". Актриса, игравшая главную роль, уехала на съемки. И срочно понадобилась замена - вот-вот должна быть сдача спектакля и премьера. Выбор пал на меня.
Я волновалась. Это был мой первый выход на сцену. В театре совсем иной принцип репетиции, не такой, как в кино. Для меня было непривычным то, что я сегодня репетирую, завтра, послезавтра... В кино отрепетировали сцену, сняли, отрепетировали другую и опять сняли.
В той пьесе Николай Крючков играл моего отца. Это была комедия положений. В спектакле были заняты Михаил Глузский, Виктор Авдюшко. По ходу пьесы я была влюблена в экскаваторщика, его роль исполнял Слава Тихонов. А он на меня не обращал внимания и даже ни о чем не догадывался. В меня же был влюблен милиционер. Он сопровождал меня на стройки, где я, будучи кассиром, выплачивала зарплату.
Есть в спектакле сцена, где я объясняюсь в любви Тихонову. Не впрямую, а так... разными намеками. Думаю, что он меня поймет... А он говорит о другом. От обиды я начинаю плакать. Я плачу, а он не понимает, в чем дело, и утешает меня. Для меня это была самая драматическая сцена, и от того, как я ее сыграю, зависел успех роли.
Наступил день премьеры. Ну, думаю, сегодня эту сцену я должна обязательно сыграть с полной отдачей. Вхожу в комнату, чтобы поговорить со Славой Тихоновым. И вдруг у меня голос прерывается, слезы текут, а в зале хохот. Я играю дальше, а смех в зале все сильнее.
Сцена уже близится к концу, я чувствую, что сейчас сознание потеряю. У меня даже колени дрожат. Все - я провалила роль. Почему они смеются? Я плачу, а они смеются?
Наконец дали занавес, в зале зааплодировали. Я стою за сценой и плачу - теперь уже от обиды. Плачу и думаю: ну как же так... Почему они смеялись?
Ко мне подошел Николай Афанасьевич Крючков:
- Ну, мать, поздравляю тебя. Поздравляю тебя с первой премьерой в твоей жизни.
- Николай Афанасьевич, - говорю я в слезах. - Какая премьера? Вы слышали, как они смеялись. Я провалилась.
- Ну ты дурная. Ведь это - комедия положений, там все подготовлено так, что чем больше ты плачешь, чем искреннее ты играешь, тем это смешнее. Это же комедия, пойми.
Он говорил со мной, как отец. Как он подошел, как поздравил, как понял, что означает для меня этот день. День первой премьеры в моей жизни. Начало жизни на сцене.
Не забуду нашу встречу с Крючковым в Ленинграде. Я снималась на "Ленфильме", и там же был занят Николай Афанасьевич. Выхожу я после съемок на Кировский проспект, машины нет, а хочется побыстрее добраться до гостиницы. Вдруг из ворот студии выезжает машина, и в ней - Николай Афанасьевич. Он открыл дверцу:
- Клара, ты в гостиницу? Садись, подвезем.
Выруливаем на Дворцовый мост, потом на Невский проспект, и тут я вспоминаю, что у меня нет губной помады. А на Невском, у Литейного, парфюмерный магазин.
- Остановите машину, пожалуйста, - говорю. - Я куплю помаду.
Я быстро открываю дверцу и бегу через дорогу. Купила помаду и, чтобы не задерживать Николая Афанасьевича, - обратно.
И вдруг вижу: он стоит у машины совершенно белый, с перекошенным лицом и что-то кричит. Я ничего не могу разобрать.
Остановилась так же резко, как и бежала. А в это время мчалась машина. Шофер не ожидал, что я остановлюсь, и резко затормозил. Я рванула в сторону и побежала к нашей машине. И тут Николай Афанасьевич стал кричать на меня. Я не могла понять, в чем дело. Оказывается, у него была когда-то жена, известная спортсменка. Они прожили вместе меньше года. И вот так же он ехал на съемку, она была с ним и упросила остановить машину. Перебежала через дорогу, чтобы купить... губную помаду. На обратном пути машина сбила ее. Она умерла у него на руках. Когда Крючков увидел, что я бегу через дорогу, что на меня мчится машина, он, видимо, настолько ярко вспомнил гибель жены, что готов был меня убить...
Через несколько лет после этого случая я снова встретилась с Крючковым в картине "Гнезда". Главные роли играли он и Лидия Николаевна Смирнова. По сценарию они - муж и жена. У них были дети. Потом он от нее ушел к продавщице Нюрке, которая торговала бочковым пивом. Эту роль играла я. Нюрка родила ему двух ребятишек. Но и с прежней женой он не разводился, и на мне не женился. Понимал все-таки, что ошибся, хотел вернуться в семью.
Помню, снимали сцену, когда Нюрка, то есть я, возвращается домой поздно вечером из ресторана. Пьяненькая, снимает туфли, пробирается тихонько, чтоб его не разбудить. А он не спит. Сидит злой, заросший щетиной.
- Где ты была?
- Какая тебе разница, где я была? Была и была...
Он кричит:
- Вон дети некормленые, а ты где-то шляешься.
- А чего ты распетушился, может, это дети не твои...
Глаза его налились кровью:
- Как?!
И заносит огромный кулачище, чтоб меня ударить. Но какая продавщица пивом будет ждать, пока ее ударят. Я должна развернуться и со всей силой врезать ему.
Вот такая сцена. Доходим мы до кульминации сцены, а я не могу ударить. Замахиваюсь, а ударить не могу.
Режиссер остановил съемку:
- Давайте-ка еще порепетируем.
Репетируем вновь и... Не могу ударить - и все.
- Николай Афанасьевич, - говорю я. - Извините, но не могу вас ударить.
- Как это ты не можешь... Это же не ты бьешь, а Нюрка. Ну-ка давай...
- Нет, не могу.
- Если ты в этот раз меня не ударишь, так я тебя так ударю.
И с такой злостью и ненавистью занес надо мной кулак, что я совершенно непроизвольно развернулась и влепила ему...
- Ну молодец! - рассмеялся Крючков. - Правда, я не ожидал, что у тебя такая тяжелая рука...
Таких великих актеров, кумиров экрана, как Николай Афанасьевич Крючков, у нас немного. У него не то что популярность была - это слово к Крючкову даже не подходило, - он был всеобщим любимцем. Он выходил из кинотеатра, и толпа стонала от восторга. Он привык к тому, что его радостно встречали, что, когда он появлялся на сцене, аплодирует весь зал. Он привык к тому, что о нем пишут в газетах, ему предлагают роль за ролью, одна лучше другой. Его картины зрители смотрели по нескольку раз.
Но в жизни он был простым, скромным, обаятельным человеком. Он обладал каким-то особым секретом - близко к себе не подпускать эту славу, не позволял себе в ней раствориться. Как посмотришь, бывало, думаешь: парень с "Трехгорки", парень из нашего города.
Незадолго до смерти Крючков снялся в картине "Горожане". Это был фильм о таксистах, которые называли его Батей. И когда Николая Афанасьевича хоронили, огромная колонна такси провожала его до кладбища. Над Москвой тревожно гудели клаксоны.
Так шоферы отдали дань уважения своему Бате, великому русскому актеру.