Когда вместо съехавшего швейцарца коттедж по соседству заняла японская семья, я обрадовалась. Маленький жилистый мужчина тут же получил кличку Самурай, а крупная, совсем не японского вида жена по имени Микки - просто Жена. Хотя вскоре стало понятно, что и она все-таки именно японская жена: кто же еще может так широко улыбаться при каждой случайной встрече.
Априори они воплощали для меня всех японцев, описанных еще нашим Овчинниковым в "Ветке сакуры" и их Кобэ Абэ, Кендзабуро Оэ и всеми возможными Мураками. Плюс киношная "нагрузка" из Куросавы, плюс живые рассказы московского соседа-физика, который месяцев по шесть в году работает в университете города Тохоку. Короче, я к ним присматривалась и... не узнавала. Если верить соседу - а ему-то зачем лукавить? - там сплошь трудоголики. Приходить на работу нужно раньше начальника, а уходить - обязательно позже. Проверяется просто: на проходной висят куклы-перевертыши, на каждого своя, с фотографией. И человек обязан перевернуть ее при каждом проходе. Сенсей смотрит, чья кукла вверх ногами, тот еще не пришел или уже вышел. Гениально! Предупреждение бывает только раз. На второй - пошел вон без рекомендации, то есть конец научной карьере, ход закрыт везде. Эта рекомендация и есть пропуск в светлое японское будущее - в лаборатории частных компаний, где только и можно заработать.
А Самурай работал мало. Утром уезжал на арендованной машине за продуктами для семьи. Потом шумно отвозил старшую Хирои в детсад. К обеду он был уже дома и, взяв крошечное ведерко, смывал с сияющей машины несколько молекул немецкой пыли. Потом снова ехал в садик - за дочкой. Вечером семья отправлялась на машине в ресторан. Это забавляло весь иностранный легион преподавателей. Эрланген, где расположен Нюрнбергский университет, - городок небольшой. Здесь даже боссы "Сименса" предпочитают велосипед, на машинах как-то негармонично - как на джипе по дорожкам Сан-Суси. Но не только рабочий день, но и вся неделя у нашего джапаниза была завидной краткости - уже в четверг с утреца он с семьей уезжал путешествовать по немецким городкам. И возвращался поздно вечером в воскресенье.
На общем фоне научных пролетариев, которые там живут в офисах по 12-15 часов и не всегда замечают уик-энды, это было не просто стилем жизни - это был полный "игноранс" окружающего социума. Причем в этом апофеозе самопожертвования "наши", что интересно, были в первых рядах! А тут такой пофигизм по-японски.
- Не понимаю, что там можно высматривать, - не удержался однажды от комментариев сосед-американец. - Все немецкие городишки как близнецы: непременная ратуша из дикого камня, бронзовые скульптуры в патине, эти их бесконечные парки и пивнушки...
- Японцы - люди созерцательные, - обнаружила я свои познания.
- Да что вы говорите? - изумился американец. И с уважением посмотрел в направлении пивной горы, где наш джапаниз в тот момент играл с дочками в какие-то японские салочки.
Тем временем на Берлинском фестивале Александр Сокуров как раз показывал свое "Солнце" - об императоре Хирохито. А мне с каждым днем все больше хотелось подойти к японцу и задать ему свои дурацкие вопросы. Про работу в первую очередь. Когда же вы, мол, херр Ямамото, работаете? Понимаю, не мое это дело, и все же. И в один из пряных вечеров, напоенных ароматами цветущей липы, молодого пива и жареных колбасок, я вышла с ведерком. Вроде как машину мыть.
Как вы, спрашиваю, относитесь к Хирохито? Самурай изогнул и без того крутую бровь и издал какой-то звук. Я объяснила, в связи с чем такой неожиданный вопрос: Сокуров-сан и все такое... Самурай пожал плечами, но бровь все-таки подраспрямил. Подоспевшая голубкой мира японская жена, улыбаясь, сказала, что никак они к нему не относятся. Вторая мировая их не интересует, это давно было. А про "Расемон" и "Легенду о Нараяме" они не слыхали, как, видимо, и про Абэ и Оэ. Зато они обогатили меня фразой, которую вставляли по очереди и хором по любому поводу. Вот она: "Кайне ауфрегунг". Без волнений. Не хотел человек волноваться - никогда, ни из-за чего. Если б у Самурая и его жены был герб, эта фраза была бы выбита на нем.
Я теперь часто вспоминаю это японо-немецкое правило: в московском метро или пугливой перепелкой пролетая по "зебре", повторяю как молитву: "Кайне ауфрегунг". Хотя некоторые русские слова были бы куда уместнее. Признаться, я скучаю по Самураю. Так хочется обсудить с ним новость о японском министре сельского, лесного и рыбного хозяйства, который, не выдержав позора, повесился, чтобы сохранить лицо. Интересно, что бы он сказал? Правильно. Кайне ауфрегунг.