Один из самых харизматичных отечественных телеведущих рассказал «Труду» о своей новой книге, о цензуре на телевидении и своем отношении к санкциям
Владимир Соловьев - мастер-многостаночник: ведет сразу по несколько теле- и радиопередач, а еще пишет книги. Начало нового телесезона ознаменовалось для Соловьева не только перезапуском уже привычных нам «Воскресного вечера» и «Поединка». «Эксмо» выпустило очередное сочинение Владимира Рудольфовича - детектив со зловещим названием «Зачистка». С него-то и начался наш разговор.
Если совсем коротко, то книга о том, что среди нас очень много людей, которые на самом деле являются бесами. И что в конце концов всегда является некто, решивший восстановить баланс между добром и злом. Впрочем, несмотря на такой устрашающий замысел, я старался, чтобы книга получилась веселой, а действие развивалось быстро. В романе много путешествий и любовная история - то есть я всеми известными способами завлекаю читателя в свои сети. В чем вам чистосердечно признаюсь. Я уже показал роман телевизионному начальству - не исключено, что по нему снимут сериал. Эта книга для меня не совсем легкого жанра: трудился я над «Зачисткой» довольно долго, поскольку много телевизионной работы плюс публицистика. Редактировал, по нескольку раз переписывал...
- В романе есть жесткие сцены разборок и убийств. Откуда вы знаете, как именно это происходит? Криминальный мир - особенный, сильно отличается от того, в котором мы, грешные, существуем.
- По-моему, вы ошибаетесь - границы между этими мирами давно размыты. К тому же у меня есть возможность проконсультироваться со знающими людьми. Есть друзья, которые служат в различных спецподразделениях. Или, например, спрашивал знакомого хирурга: а что будет, если человека проткнут спицей в районе живота или сердца? Тот поначалу остолбенел, уже начал подумывать, не решил ли я сменить свою телепрофессию на киллерскую... Но в конце концов это же не пособие для начинающих бандитов, а попытка рассказать о том, что происходит совсем рядом с нами, добропорядочными гражданами. Кстати, герои-олигархи с их разборками тоже списаны с натуры.
- А герой, восстанавливающий баланс между добром и злом, тоже имеет привязку к конкретному лицу или это образ собирательный, некий Бесогон?
- Черты конкретных людей, которых я знаю, в нем, безусловно, присутствуют. А со словом «бесогон» получилась забавная история. Первоначально я именно так и собирался назвать книгу. Позвонил Никите Сергеевичу Михалкову, с которым дружу, и рассказал ему о своей идее. Тот попросил все-таки не поминать всуе название его телепередачи, тогда-то и появилась «Зачистка».
- С недавних пор у меня это слово ассоциируется еще и с программой уничтожения санкционных продуктов. Что вы думаете по этому поводу?
- Не понимаю, как можно в стране, которая пережила голод и блокаду, сжигать еду. Ладно если бы продукты были отравлены или испорчены, но просто уничтожать их назло кому-то, когда в стране столько бедных, нуждающихся в элементарном людей, просто дико. Когда я услышал, как Дмитрий Медведев на полном серьезе на партактиве «Единой России» предложил запретить некоторые медицинские препараты, то просто ахнул: медикаментов же не хватает! Ну вот запретили сельскохозяйственный импорт - и что, появилось много дешевых отечественных продуктов? Да нет, не замечаю такого.
И так за глупостью тянется глупость. Вот пчеловоды, уловив навязчивый мотив, недавно предложили запретить сникерс. Так и представляю, как подходит такой пасечник к ребенку, отнимает у него шоколадку и сует банку меда. И еще приговаривает: не жуй, малыш, чужого - жуй свое, отечественное! Помню, как в советское время нас влекла заграничная жвачка - ну будто запретный плод. Мы, пацаны, опытным путем устанавливали, сколько дней ее можно жевать, пока она не рассыплется в труху, на ночь клали ее в воду... Неужели надо возвращаться к этому?
- Так приглашайте этих людей в свои программы, заставляйте их объясняться со зрителями, выводите на чистую воду.
- Я регулярно зову членов правительства. Например, главу Центробанка Эльвиру Набиуллину, но она все время находит причины не приходить. А почитайте биографии наших министров и спросите, почему эти люди занимают свои посты. За исключением одного-двух человек, никакой связи между образованием, опытом работы с их нынешней должностью в кабинете не разглядеть и в микроскоп. Вот, например, министром сельского хозяйства был Николай Федоров, чья связь с аграрным сектором заключается лишь в том, что он в деревне родился. А министр транспорта Максим Соколов имеет к транспорту только то отношение, что его на работу возят на машине. Недавно, когда решался такой важный вопрос, как поглощение «Трансаэро» «Аэрофлотом», министр отбыл в Китай - только чтобы не присутствовать и не брать на себя ответственность. И это, к сожалению, типичный случай: у очень многих наших деятелей нет ни идей, ни глубокого понимания сути происходящего, ни даже желания вникнуть в ситуацию. И потому им кажется удобнее и безопаснее для собственной репутации с таинственным видом оставаться в тени, чем объясняться с народом по поводу своих решений или своей бездеятельности.
- Но неужто, кроме политиков и членов кабинета, в стране нет умных людей? Почему у вас в программах все время практически одни и те же лица?
- Это очень серьезная проблема. Да, страна у нас большая, но хорошо говорящих, ярко мыслящих людей, которых было бы интересно слушать телезрителям, совсем не так много. Поставь ты просто, что называется, человека из народа перед камерой, и будь он хоть семи пядей во лбу, на тебя сразу посыплются вопросы: почему именно он? А сколько авторов великолепных статей и книг, оказавшись перед микрофоном и телекамерой, вызывают только скуку! Чтобы стать интересным широкой публике, необходимо пройти ряд ступеней. Очень многих из ныне раскрученных участников программ приходилось продвигать медленно и терпеливо.
- А есть, наверное, и такие, которым Соловьев просто антипатичен?
- Конечно, есть. Так и заявляют: «Мы, демократы, к этому глашатаю кремлевского режима не пойдем». Когда прошу их вспомнить пример сказанной мною в эфире неправды, они теряются. Как-то раз попробовал позвать на передачу Каспарова. Так он нам такой райдер с требованиями выкатил - Филипп Киркоров отдыхает. И все равно в конце концов ко мне не пришел. На такие же понты я натолкнулся, когда попробовал пригласить Михаила Касьянова.
- Касьянов, Каспаров… Вспомнилось, что когда-то вы работали на «Серебряном дожде», ТВС. И как же такой свободолюбивый журналист потом перешел на государственное радио «Вести FM» и телеканал «Россия»?
- Меня вызвали на ВГРТК и предложили работу, которая по всем параметрам была мне куда более интересна. «Серебряный дождь», конечно, замечательная станция, я на ней служил много лет, но они выбрали направление гламура и веселухи, а мне гораздо интереснее политика и жесткая социалка. И на «Вестях» эта тематика есть, а колоссальная корреспондентская сеть позволяет в режиме онлайн получать актуальные репортажи и интервью с мест. Потом, сюда гораздо проще приглашать государственных чиновников и депутатов. За месяц работы на «Вестях» у меня набирается больше политически значимых фигур, чем за год было на «Серебряном дожде». Это ни хорошо ни плохо, это просто другой жанр, а мне не хочется стоять на месте.
- А цензура на государственном канале не гнетет?
- Многие так думают. Например, когда я позвал на эфир одного из наших завзятых демократов, то он сказал, что его либо не пустят на «Россию», либо все реплики вырежут. Потом удивлялся, что никто ничего не вырезал... Я много лет работаю в СМИ и знаю, что степень свободы в них определяется не формой собственности, а умом главного редактора. Парадоксальная ситуация, но, когда я работал на «Серебряном дожде», директор радиостанции часто на меня сердился за то, что после моих эфиров его прессинговали. А недавно я наехал в эфире на главу Счетной палаты Татьяну Голикову, так мне через пару часов позвонили от руководства канала и только сказали: «Хм, ну ты молодец». Никакого давления. У канала есть определенная позиция: она заключается в том, что мы не лжем, а если кто-то не согласен с нашими трактовками и комментариями, пусть подает в суд.
- Для вас есть запрещенные темы?
- Конечно.
- Хотя начальство вас не цензурирует...
- Начальство вместе с вами смотрит меня по телевидению или слушает по радио, а потом хватается за сердце: да что он там наговорил!.. Но мною руководит внутренний цензор. Например, никогда не обсуждаю скандалы, связанные с личной жизнью политиков. Их жены и любовницы мне не только неинтересны - заходить на эту частную территорию постороннему человеку, считаю, просто неприлично. Несколько французских президентов скончались в объятиях любовниц - как говорится, «вот прекрасная смерть». Но когда ко мне приходит человек, меня интересуют его политические взгляды и поступки, а не грязное белье.
- Вы бываете в эфире очень разным: жестким насмешником, строгим морализатором, добродушным наставником и даже любящим сыном. А как бы вы сами определили свою главную роль?
- Не сочтите за самонадеянность, но у меня вообще только одна роль, которую ни от кого не скрываю: роль Владимира Соловьева, что ужасно не нравится некоторым телевизионным критикессам. Специально для них повторю: я делаю только то, что мне нравится. Пишу ли я книги, веду ли блог или телепрограмму, беседую ли с кем-либо на радио - всегда остаюсь тем же самым человеком. Работать постоянно в одном жанре - скучно. Быть всегда самим собой - естественно и неизбежно, если хочешь оставаться интересным зрителю.
- Несколько лет назад у вас вышла книга, посвященная всевозможным манипуляциям сознанием людей. Присутствуют ли таковые в вашем телеэфире?
- Каюсь, грешен. Когда мне, например, необходимо, чтобы у кого-то из моих противников (особенно противниц) были хоть какие-то голоса, я на них начинаю наезжать. Зрители, соответственно, возмущаются: что он, сволочь, навалился на бедную женщину? И начинается протестное голосование. А как важен тембр голоса, особенно в радиоэфире, где публика тебя не видит: я меняю интонацию, смеюсь, пою песни. Если бы я бубнил, как диктор, меня бы никто не слушал. А так вы правильно реагируете: «Что такое? Да он сошел с ума. А ну-ка сделай погромче!»