Пушкинский музей — основная в Москве площадка мировой классики — вновь подтвердил приверженность современным исканиям. Галерея искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков до апреля отдана японцу Ясумасе Моримуре, который прославился в экзотическом жанре апроприации (присвоения). Диалог «с великими» разных стран и эпох Моримура ведет через их автопортреты, сквозь которые сам перевоплощается в старых мастеров — Дюрера, Караваджо, Рембрандта... Или в мэтра сюрреализма Рене Магритта — вот он в его облике за мольбертом («Магритт/ Тройная личность»). Или в икону феминизма Фриду Кало: лицо и даже торс Моримуры угадываются в посвященном мексиканке цикле «Внутренний диалог с Фридой Кало». Недаром этот жанр носит и другое название — травести-арт.
Впрочем, перечислить источники вдохновения эпатажного японца трудно: за 30 лет карьеры он примерил на себя сотни образов из многовековой истории искусства. Мнения о Моримуре диаметрально расходятся: одни считают его классиком современного искусства. Другие видят в его творчестве признаки многоликого и агрессивного китча. Это не помешало 65-летнему уроженцу Осаки показать свои работы во множестве престижных залов обоих полушарий. В их числе как музеи Токио и Иокогамы (Япония), так и собрания современного искусства Чикаго и Сан-Диего, Токио и Сиднея, прославленный музей Гуггенхайма и фонд Картье. Моримура с трепетом говорит о ГМИИ, гордясь оказанной ему честью выставиться в этих священных стенах. А мы надеемся, что отныне произведения именитого японца появятся и в собрании Пушкинского, как есть они в музеях Пола Гетти либо Уитни (США) и еще в десятках мест.
Выставка «Ясумаса Моримура. История автопортрета» выстроена как альбом-антология, охватывая несколько столетий. Оформлен этот альбом ярко, издан с размахом — на стенах-страницах, в каждом зале выкрашенных в разные цвета (белый, красный, черный), «горят» выразительные фотоколлажи. Каждый издалека кажется хорошо знакомым автопортретом того или иного классика, лишь приблизившись, можно различить черты японского «соавтора». И если на беглый взгляд это веселый карнавал, то внимательному зрителю ясно, что здесь есть и трагизм, и философичность.
Первая в России выставка Моримуры вобрала в себя 80 работ из Музея современного искусства Хара в Токио, Национального музея искусств Осаки, Национального музея современного искусства Киото, плюс собрание автора. Уже эти названия подтверждают: японцы гордятся соотечественником и с интересом наблюдают, как можно интерпретировать классическое искусство Запада. Тем более, что среди главных вдохновителей Моримуры — голландец Ван Гог, почитаемый в Японии (не потому ли, что одним из первых попал под влияние ее искусства?). Но это не единственный импульс: на выставке рядом с «Комнатой Ван Гога» (той, что в Арле) — и зал королевского дворца в Мадриде, где Веласкес пишет портрет монаршей четы, а японец вживается в роль придворного живописца в композиции «Менины оживают ночью: Секреты за спиной художника».
Япония позже многих стран познакомилась с искусством Европы, зато посланец Страны Восходящего солнца подчеркнул в наследии старых мастеров вневременную и общечеловеческую ценность, преодолевшую географию. Среди множества смыслов работ Моримуры — рефлексия на тему того, как в XIX —XX веках его страна не только узнала, но и «переварила» (усвоила или присвоила) западное искусство. «В эпоху Мэйдзи в Японии появилось много художников, которые в процессе заимствования европейской культуры пришли к новому для себя стилю. Но при этом они как будто совершали ошибки — именно в этих неточностях и таилось нечто новое, уникальное, — говорит маэстро. — Возможно, и я в трактовке европейской живописи допускаю ошибки, но в итоге возникает нечто необычное, важное для меня».
Среди разделов выставки один назван «Когда я ничего не знал об истории искусства», другой — «Лица Рембрандта». В зале «XX столетие — век автопортрета» собраны интерпретации произведений Марселя Дюшана, Энди Уорхола, а также Синди Шерман. Эта американка тоже «примеривала» различные образы, прокладывая путь Моримуре. Но мы скорее тут вспомним россиянина Владислава Мамышева-Монро, хотя он нередко вызывал у публики гнев и неприятие. Зритель вправе задать вопрос: это всё зачем? Зачем наш травести, безвременно ушедший Владик, приставил к своей фамилии псевдоним Монро и влез в чужое платье — например, Любови Орловой? Зачем Моримура вклеивает в чужие картины свое тело? Зачем прячет свое лицо под пурпурным тюрбаном Яна ван Эйка или под бородой старика Леонардо? Вариант ответа — стремление переосмыслить традиционные системы ценностей в «глобализованном» мире, проанализировать современные тенденции в искусстве.
Но это скорее общие слова. А сам художник говорит о связи своего творчества с анимизмом (от лат. «анима» — душа), исконно присущим японской культуре. «Думаю, что вера в одушевленность всех предметов и явлений была в Японии всегда, есть она и в моем творчестве. По этим верованиям, в мире не одно божество, а бесконечное множество. Эти божества живут и в природе, и внутри меня. То есть во мне, как и в других, сосуществуют разнообразные «я». Этим и обусловлено многообразие моих персонажей и сюжетов».
Мастер перевоплощений, как называют Моримуру, помимо Галереи ХХ века получил в свое распоряжение Итальянский дворик ГМИИ. Тут повешены фотоработы, вдохновленные офортами Рембрандта, а также часть серии «Новые «Капричос» по мотивам цикла Франсиско Гойи. Так выставка японского автора стала комментарием к «большой» истории искусства по версии Пушкинского музея.