Разговор с главой Федерального центра трансплантологии и искусственных органов Сергеем Готье
Свою первую операцию по пересадке печени выполнил в феврале 1990 года. Сегодня он – академик РАН и главный трансплантолог Минздрава РФ, возглавляет Федеральный научный центр трансплантологии и искусственных органов имени В.И. Шумакова. Наш разговор о трансплантации – методе, который в России нелегко приживается, но становится все более заметным в спасении человеческой жизни.
– Сергей Владимирович, если совершить маленький экскурс в историю, как далеко продвинулась трансплантология?
– Пионерами мы не были: в 1954 году в Бостоне удачно пересадили почку от одного из близнецов его брату. У нас подобную операцию первым сделал в 1965 году Борис Васильевич Петровский. С сердцем дела шли медленнее: успешную пересадку Валерий Иванович Шумаков произвел только в 1987-м. В то время как за рубежом уже делались серийные сердечные трансплантации после того, как в 1967 году это впервые выполнил в кейптаунском госпитале легендарный южноафриканский кардиохирург Кристиан Барнард. В нашем институте делалось в среднем шесть операций в год, 12 считались достижением. А теперь вот мы рекорд поставили: 102 пересадки сердца за минувший год.
– По нынешним меркам это много или мало?
– Это абсолютно недостаточно, чтобы удовлетворить всех, кому трансплантация жизненно необходима. В США в год делают около 17 тысяч трансплантаций почки, а в России, где действуют 34 центра пересадки почки, – лишь 1 тысячу. Всего в прошлом году сделано 1400 трансплантаций органов, четверть из них – у нас, в институте Шумакова. В 2012 году мы произвели 260 пересадок, в 2013-м – 302, сейчас планируем 350.
– Загвоздка в финансах?
– Нет, государство оплачивает эти расходы, перечисляя нам средства из бюджета. Основная причина – в дефиците донорских органов. Потому больные люди подолгу ждут своей очереди на фоне ухудшающегося здоровья. На Западе тоже имеется такая проблема, но не столь сильно выраженная.
– Наши люди сегодня любят ездить лечиться в Европу...
– Цивилизованные страны связаны договоренностью, зафиксированной в Стамбульской конвенции 2008 года. Россия ее тоже подписала. Там шла речь о предотвращении так называемого трансплантационного туризма, и одно из положений декларации гласит, что человек имеет право рассчитывать на трансплантацию органа, полученного внутри его страны, а не на чужой территории.
Человеческие органы не могут быть предметом торга. Финансовые сделки здесь исключены.
Что касается донорства, то тут картина пестрая. Иудаизм запрещал посмертное донорство, и в Израиле операции по пересадке стали проводиться совсем недавно. В Германии по сравнению с Францией, Италией, Бельгией, Португалией, Австрией донорство развито не очень, но гораздо лучше, чем у нас. На 1 млн жителей Германии – 20 посмертных донорских изъятий в год, а в России – 2,9. Для сравнения: в Хорватии – 40, в Испании – 35, причем там тоже все делается на государственные деньги. Нашу сферу коммерциализировать недопустимо.
– От чего зависит успех трансплантационных операций?
– Техника пересадки органов во всем мире примерно одинакова: результат во многом определяется качеством лекарств, препятствующих отторжению новой ткани. Вопрос отторжения полностью пока не решен. Но препараты постоянно совершенствуются, благодаря чему вопрос потери трансплантата сегодня не стоит так остро, как это было 20 лет назад.
– Среди ваших пациентов больше мужчин или женщин? Какие именно операции проводятся чаще?
– Гендерных преференций нет, пересаживаем сердце, печень, поджелудочную железу по мере необходимости всем. Наибольший спрос на почки – в нашем листе ожидания на этот вид операций около 300 человек. Наименьший – на кишечник. В данный момент в центре одна из пациенток готовится к пересадке тонкой кишки, в отсутствие которой человек умирает от истощения. Это несложная операция, но достаточно редкая.
– А можно пересадить мужское сердце женщине, и наоборот?
– Почему же нет? Можно пересадить любой орган, если совпадает группа крови и есть тканевая совместимость. Женщины с пересаженными органами становятся мамами, порой не раз. Вместе с акушерами-гинекологами мы помогаем им сохранить беременность и выносить ребенка, на котором материнская трансплантация никак не отражается. Это стало возможно в первую очередь благодаря развитию новых иммуноподавляющих лекарств.
– Кто может быть потенциальным донором?
– Практически любой человек, если на момент ухода из жизни он официально от этого не отказался. Врачи, которые его наблюдают, должны знать об этом. Речь идет прежде всего о смерти в отделении реанимации после разрыва аневризмы, инсульта и серьезных травм головного мозга. В столице данная схема хорошо работает. Городской Центр координации органного донорства занимается выявлением возможных доноров, и по Москве мы вышли уже, думаю, на уровень Франции. Чего не скажешь о других регионах.
До настоящего времени не делают пересадок во многих российских городах, и жители из этих мест вынуждены селиться вокруг столицы и годами ждать своей очереди. Сейчас ситуация меняется к лучшему. В городах с большим населением трансплантационные программы набирают силу. Коллеги оттуда приезжают к нам учиться, и наши сотрудники часто бывают в провинции. Мы лидируем по числу трансплантаций, а вторыми идут краснодарцы. В краснодарском центре освоены пересадки сердца, печени, почки. Активно работают трансплантологи в Кемерово, Новосибирске, Воронеже, Белгороде, Самаре, Уфе, Казани. Вливается наконец в наши ряды Ростов-на-Дону, где очень много пациентов на диализе и половина из них – явные кандидаты на пересадку почки.
– Попасть в листы ожидания, наверное, непросто? Кому вы отдаете предпочтение?
– Предпочтений здесь нет. Все решает тяжесть состояния больного. Почечные операции, как правило, не экстренные. Но если человек лежит в реанимации или находится на механической поддержке кровообращения и у него стоит вместо сердца насос, то, конечно, ему включается «зеленый свет». Те же, кто принимает таблетки дома в ожидании трансплантации, не должны быть в обиде. У них не столь жесткие обстоятельства.
– А возраст играет роль при пересадке?
– Только что пересадили сердце 16-летней девочке, страдавшей миокардитом. Попадают молодые женщины после родов с тяжелыми нарушениями функции миокарда. Есть люди и солидного возраста. Одному нашему ветерану, которому дал второе сердце Валерий Иванович Шумаков 23 года назад, уже 74. Этот джентльмен обладает завидной самодисциплиной, потому и чувствует себя хорошо.
– Пересадка сердца – самая сложная операция?
– Любая операция – дело ответственное. Но та же клапанная реконструкция сердца значительно сложнее трансплантации. Бывают трудные случаи, особенно когда пациента уже оперировали, у него множество спаек, и, чтобы удалить его собственное сердце, приходится прикладывать невероятные усилия, да еще на фоне большой кровопотери. Технически же все отработано до мелочей и не особо сложно. Длится сама операция часа четыре, долгим иногда бывает выход из искусственного кровообращения.
– Страшно идти на трансплантацию?
– Один из свежих примеров: 30-летний парень, уже несколько раз прооперированный на сердце, поступил к нам в тяжелейшем состоянии; на вопрос, боится ли он, с улыбкой ответил: нет. Хотя лично я боялся бы. Это серьезное испытание, но пациенты с больным сердцем настолько измотаны своей одышкой, постоянным страхом, что идут на операцию с радостью.
– Вы наблюдаете своих пациентов и дальше?
– Да, требуем от них соблюдения всех предписаний, лечим от всех болезней, если таковые, не дай бог, случаются. Они пожизненно принимают специальные, довольно дорогие медикаменты, которые получают бесплатно.
– При вашем центре открыт храм. Церковь благословляет ваши действия?
– Успех европейской трансплантации во многом определен католической церковью, которая массово призывала свою паству к посмертному донорству. Общество, принявшее такое правило, априори считает себя обязанным помогать людям. У нас посмертное донорство – тема по сей день деликатная. Притом что гуманность такого шага, на мой взгляд, очевидна и не подлежит сомнению. Продлить кому-то жизнь – поступок и жертвенный, и в высокой степени благородный.
– И все же будущее не за донорским, а за искусственным сердцем?
– Безусловно. Это уже не за горами, но еще впереди. А пока все лучшее в трансплантации, чего мы добились в Москве, надо развивать и тиражировать по стране.