ИВАН КОЗЛОВ
1779 -1840
Среди мира, порой очень злого,
звон взлетающий вознесен,
звон хрустального слова Козлова,
тот вечерний нетающий звон.
Можно гимн заменить и знамена,
станет прежний никто знаменит,
но Россию вечернего звона
невозможно ничем заменить.
Мог ли предугадать свою трагическую судьбу родившийся в дворянской - и образованной, и состоятельной - семье молодой красавец, первый танцор на званых балах, при взгляде на которого млели девушки на выданье, обмахивая испанскими веерами свои румяные щеки, пылающие, как будто только-только из печи на ухвате? Он долго не женился - все выбирал, благо выбор был ярмарочный... И вдруг к сорока годам его сразил паралич ног, как будто завистливая молния ударила в цветущее дерево, а через два года он ослеп, потом начал терять слух и дар речи, что было убийственно, ибо последние стихи он мог разве что диктовать дочери, да и то еле-еле шевеля непослушными губами...
Заболев, он вскоре оказался разоренным. "Несчастье сделало его поэтом" - так написал о нем Жуковский. Поэзия стала его последним спасением - он начал писать стихи, выволакивая себя из черной пропасти слепоты к мучительно вспоминаемому цветному миру, а потом - из беззвучия к воспоминаниям о звуках. В 1825 году Пушкин, потрясенный судьбой Козлова, посвятил ему такие строки:
Певец, когда перед тобой
Во мгле сокрылся мир земной,
Мгновенно твой проснулся гений...
Читатели плакали над его поэмой "Чернец", видя в ее герое самого поэта. В некоторых стихах все-таки сказывалось запоздалое профессиональное развитие, но у Козлова были и ошеломляющие прорывы в полную чистоту гармонии, как, например, его действительно гениальный (и Пушкин тут вовсе не преувеличивал по доброте душевной!) "Вечерний звон" - вольный перевод стихотворения ирландского поэта Томаса Мура, как по волшебству, ставший русской народной песней. На стихи Козлова писали музыку А.Даргомыжский, М.Глинка, М.Балакирев, А.Алябьев, А.Гречанинов...
Лучший перевод "Плача Ярославны" на современный русский язык тоже принадлежит Козлову. Как старомоден и холоден рядом с козловским переводом по-школярски ремесленный перевод такого прекрасного поэта, как Заболоцкий... Гоголь точно назвал Козлова гармоническим поэтом, "от которого раздались какие-то дотоле не слышанные, музыкально-сердечные звуки".
НИКОЛАЙ ЦЫГАНОВ
1797 -1831
Сын вольноотпущенного крестьянина. Был актером - сначала в Саратове, затем в Москве, в Малом театре. Снискал расположение и поддержку великого Щепкина, который добился, чтобы у Цыганова вышла наконец первая книга, хотя это и произошло через три года после смерти автора.
Поначалу Цыганов только собирал народные песни, находя их по самым отдаленным деревням: на гулянках, на посиделках, на свадьбах, крестинах, поминках - везде, где можно было по бисеринке подбирать рассыпанную народную поэзию. Записывал иногда тайком, чтобы при нем никто не стеснялся, а то и в темноте, когда если что и поблескивало, так это звезды внутри глаз, а утром и сам не мог разобрать собственные каракули. Посему иногда приходилось дописывать самому, заполняя провалы между строчками. Потом и сам стал писать, хотя ему казалось, что все сочиняемое им он когда-то где-то слышал, да только записать не сумел, и все это - не его, а народное. Может быть, в ряде случаев он и не ошибался, а если ошибался - эка беда! По крайней мере одна его песня "Не шей ты мне, матушка..." на музыку Александра Варламова если не была, то стала народной. И уже прожила огромную жизнь при четырех царях, двух мировых войнах и трех революциях, при гражданской войне, при Ленине, Сталине, Хрущеве и при всех остальных, да и кого угодно переживет...
Как неловко могилу копает,
о мерзлую землю звеня,
в Святогорском лопатушка.
И всего-то одна -
на полдюжины пьяных крестьян,
но в гробу индевеющем Пушкин откуда-то слышит:
"Не шей ты мне, матушка,
красный сарафан..."
Мандельштам захлебнулся черняшкой липучей,
отхаркиваясь от мякиша.
Пожалел доходягу пахан,
да нечаянно вышел обман.
Умирал Мандельштам.
А за окнами пела блатная маруха:
"Не шей ты мне, матушка,
красный сарафан..."
"Мессершмитты" огнем пулеметным
прошили под городом Колпино мальчика.
Медсестра его мертвым тащила по мертвым,
надеясь, что мальчик восстанет из ран.
Чтобы ни на минуту ползком не заснуть,
бормотала: "Не шей ты мне, матушка,
красный сарафан..."
Видит Бог, я сберег мою веру в Россию,
наивную веру, изматывающую.
Красный флаг я любил
и любил пролетариев сразу всех стран.
Почему же шепчу как молитву:
"Не шей ты мне, матушка,
красный сарафан..."?
* * *
"Не шей ты мне, матушка,
Красный сарафан,
Не входи, родимушка,
Попусту в изъян!
Рано мою косыньку
На две расплетать!
Прикажи мне русую
В ленту убирать!
Пущай, не покрытая
Шелковой фатой,
Очи молодецкие
Веселит собой!
То ли житье девичье,
Чтоб его менять,
Торопиться замужем
Охать да вздыхать?
Золотая волюшка
Мне милей всего!
Не хочу я с волюшкой
В свете ничего!" -
"Дитя мое, дитятко,
Дочка милая!
Головка победная,
Неразумная!
Не век тебе пташечкой
Звонко распевать,
Легкокрылой бабочкой
По цветкам порхать!
Заблекнут на щеченьках
Маковы цветы,
Прискучат забавушки -
Стоскуешься ты!
А мы и при старости
Себя веселим:
Младость вспоминаючи,
На детей глядим;
И я молодешенька
Была такова,
И мне те же в девушках
Пелися слова!"
ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ
Княгине З.А. Волконской
То не кукушка в роще темной
Кукует рано на заре -
В Путивле плачет Ярославна,
Одна, на городской стене:
"Я покину бор сосновый,
Вдоль Дуная полечу,
И в Каяль-реке бобровый
Я рукав мой обмочу;
Я домчусь к родному стану,
Где кипел кровавый бой,
Князю я обмою рану
На груди его младой".
В Путивле плачет Ярославна,
Зарей, на городской стене:
"Ветер, ветер, о могучий,
Буйный ветер! что шумишь?
Что ты в небе черны тучи
И вздымаешь и клубишь?
Что ты легкими крылами
Возмутил поток реки,
Вея ханскими стрелами
На родимые полки?"
В Путивле плачет Ярославна,
Зарей, на городской стене:
"В облаках ли тесно веять
С гор крутых чужой земли,
Если хочешь ты лелеять
В синем море корабли?
Что же страхом ты усеял
Нашу долю? для чего
По ковыль-траве развеял
Радость сердца моего?"
В Путивле плачет Ярославна,
Зарей, на городской стене:
"Днепр мой славный! ты волнами
Скалы половцев пробил;
Святослав с богатырями
По тебе свой бег стремил, -
Не волнуй же, Днепр широкий,
Быстрый ток студеных вод,
Ими князь мой черноокий
В Русь святую поплывет".
В Путивле плачет Ярославна,
Зарей, на городской стене:
"О река! отдай мне друга -
На волнах его лелей,
Чтобы грустная подруга
Обняла его скорей;
Чтоб я боле не видала
Вещих ужасов во сне,
Чтоб я слез к нему не слала
Синим морем на заре".
В Путивле плачет Ярославна,
Зарей, на городской стене:
"Солнце, солнце, ты сияешь
Всем прекрасно и светло!
В знойном поле что сжигаешь
Войско друга моего?
Жажда луки с тетивами
Иссушила в их руках,
И печаль колчан с стрелами
Заложила на плечах".
И тихо в терем Ярославна
Уходит с городской стены.
<1825>
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
Т.С. Вдмрв-ой (1)
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
<1827>
1 Посвящено Т.С. Вейдемейер ("Вейдемейеровой"), близкому другу семьи Козловых.