- Дом в Ташкенте, где мы жили одной большой семьей, принадлежал епископу Луке. Он был куплен в 1936 году на гонорар от вышедшей книги "Очерки гнойной хирургии". А в 37-м хозяина в очередной раз арестовали. Я родился в этом доме в 1941 году.
О епископе в семье говорили только шепотом - советская власть не жаловала детей врага народа и прочих его родственников. Уже после войны, когда Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, признанный наряду с Пироговым основоположником военно-полевой хирургии, получил Сталинскую премию, "поповские дети" смогли свободно вздохнуть. Три сына и дочь пошли по стопам отца - стали врачами. Довольно известными.
Мне исполнилось семь лет, когда я впервые увидел епископа. Было это после войны в Алуште, где он арендовал небольшую дачу у писателя Гаршина. В палисаднике в глубоком кресле сидел могучий старец с белой бородой, проникновенными глазами. Мать подтолкнула нас с сестрой к нему: "Подойдите за благословением". Последний раз мы встречались в 1958 году - он стал совсем слепым.
Будучи уже депутатом Госдумы, я обратился к Владимиру Путину (тогда еще премьер-министру) с просьбой о реабилитации Войно-Ясенецкого. Он дал поручение Главной военной прокуратуре изучить этот вопрос. Меня тогда допустили к секретным архивам КГБ. К немалому удивлению, я обнаружил не три уголовных дела, как считалось, а шесть.
- Наивный вопрос, но все же: за что?
- "Сама ваша религиозность уже есть преступление" - такое "обвинение" выдвинул ему в 1924 году председатель Туруханского исполкома. До революции никого не смущало, что хирург перед началом операции осенял себя крестом. А после - даже этот факт явился поводом для доноса. Когда большевики начали разрушать храмы, Валентин Феликсович, не прекращая врачебной деятельности, стал священником, а вскоре - епископом. Причем он тогда уже был известным военно-полевым хирургом, за плечами - участие в русско-японской войне, операции во время первой мировой. Такой авторитетный пастырь представлял опасность для власти. 24 июля 1923 года Генрих Ягода собственноручно подписал ордер на арест Войно-Ясенецкого. За контрреволюционную деятельность. Впереди было 20 лет ссылок и тюрем.
Сначала - Туруханск, потом еще дальше - Плахино. Это на 220 километров севернее Северного полярного круга. Вся деревенька - три избы.
В Туруханск его вернули только потому, что там умирал молодой крестьянин и некому было оказать врачебную помощь. Местные жители так возмутились, что едва не разгромили сельсовет. Напуганные власти послали гонца за ненавистным доктором-епископом. В 1930-м - новый арест. Пыткой было безделье.
Репрессивная машина по крупицам-доносам накапливала материалы на епископа. Все шло в дело. Например, на прием к доктору пришла "жена коммунара Бабкина" с ребенком. На вопрос, как зовут мальчика, говорит: Атом. Доктор раздраженно заметил: "Разве это имя? Вы бы лучше назвали его поленом или окном". И это есть в документах. Но чекистам хотелось чего-нибудь серьезного - вроде заговора.
Наконец, в 1937 году Войно-Ясенецкого обвиняют в активной контрреволюционной деятельности в союзе с казаками, шпионами и убийстве больных путем операций. Последнее особенно возмутило профессора: "Мне предъявлены тягчайшие и крайне позорные обвинения, лишающие меня доброго имени и чести". Он не признался в них, несмотря на применение к нему (дважды!) пытки "конвейером": 14 дней без сна длились допросы. Но и это вынес 60-летний пастырь. Не подписал.
В начале Отечественной войны шлет телеграмму М. И. Калинину: "Я, епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, отбываю ссылку в поселке Большая Мурта Красноярского края. Являясь специалистом по гнойной хирургии, могу оказать помощь воинам в условиях фронта или тыла, там, где мне будет доверено. По окончании войны готов вернуться в ссылку".
Его назначили главным хирургом 30 эвакогоспиталей в/ч 1515. В 1942 году власть изменила отношение к церкви - впервые после революции было разрешено праздновать Пасху. Спустя год закончилась ссылка епископа Луки. Он поехал в Тамбов, где курировал около 150 эвакогоспиталей, в каждом от 500 до тысячи коек. "Я полюбил страдания, так удивительно очищающие душу", - пишет Войно-Ясенецкий.
- Но была и Сталинская премия... Значит ли это, что епископ примирился с советской властью?
- Да он с ней и не боролся. Просто разделял взгляды церкви: советская власть дана в наказание народу, который забыл дорогу в храм. Но в его проповедях разрушителям церкви, конечно, доставалось. А Сталинскую премию, в том числе - и за знаменитые "Очерки", он пожертвовал сиротам павших. 200 тысяч рублей по тем временам были очень большой суммой. Из Москвы специально приезжал скульптор Оленин - лепил его бюст. Сейчас он стоит в Институте скорой помощи имени Склифосовского. В 1995 году Симферопольская и Крымская епархия причислила епископа Луку к лику Святых, а в 2000 году он был реабилитирован.
- Владимир Александрович, не могу не спросить: как вас - с таким примером перед глазами, с религиозным воспитанием - вдруг занесло в ЛДПР?
- До того меня трижды исключали из КПСС. Самое обидное, что каждый раз следом рассыпали набор новой книги и увольняли с работы. Но вступал я в партию по убеждению. Между прочим, Лука на одном из допросов сказал чекисту примерно следующее: "Если бы я не был священником и если бы вы не разрушали церкви, то стал бы коммунистом". Идеи добра и справедливости очень привлекательны.
В 70-е годы я спрогнозировал экономический кризис начала 90-х годов. Вывел закономерность, облеченную в формулу. Думаю, ее не стоит приводить, а смысл такой: темпы развития науки должны опережать темпы развития техники и технологии, а те, в свою очередь, - темпы производства. Только тогда у нас будет поступательное развитие. Я проанализировал весь фонд открытий, сделанных советскими учеными с 1934 года - с "эффекта Черенкова". Получалось, что количество открытий, достигнув пика в конце 50-х годов, после 1963 резко пошло на спад. Следовательно, та же тенденция будет наблюдаться с внедрением новых технологий. А спустя некоторое время упадет и производство. Отсюда вывод: в конце 80-х - середине 90-х годов нас ждет экономический кризис. Я написал об этом меморандум, который назывался "О негативных тенденциях развития советской науки и техники и путях их преодоления", приложил графики - и с грифом "секретно" послал его генсеку ЦК КПСС, председателю Совмина... Всего в 4 адреса.
Я тогда заведовал кафедрой в институте - вдруг меня вызывают в парткомиссию. Спрашивают: "Вы на что намекаете? Что после того, как к власти пришел Леонид Ильич, стало хуже?" Говорю: "Это кривые так пошли". "Но кривые-то вы рисовали?" "Не я - машина". "Но в машину вы заложили программу... " В общем, выходило, что я - антисоветчик.
Я тогда добился приема у Соломенцева. В общем, восстановили меня в партии.
А с Жириновским - такая история. Я уже работал в Академии наук, возглавлял НПО "Прогностика". От меня редко уходили подчиненные. А тут пришел увольняться заместитель. Спрашиваю: в чем причина? "Будем создавать новую партию - ЛДПР". Через какое-то время он попросил написать им социально-экономический раздел программы. Жириновскому понравилось, предложил встретиться. Штаб партии располагался в запущенной квартире, потолки грязные, обои оборваны, но народу - тьма! Шла подготовка к выборам в Госдуму. Жириновский предложил мне войти в партийный список. Я не был готов, но потом подумал: программа моя - кто ее будет реализовывать? И согласился.
- Но из фракции вы вышли?
- После того как Жириновский на заседании объявил: поскольку необходимы новые источники финансирования, мы будем дружить с Быковым и Михасем. Я не хотел быть с ними в одной команде, о чем и написал в заявлении.
- Работа в Госдуме вам была интересна?
- Я даже оказался чемпионом Госдумы по количеству внесенных законопроектов: 286 - за два созыва. Из них примерно треть принята. Большой пакет законопроектов был посвящен борьбе с приватизацией. Я был в составе парламентской комиссии по проверке ее законности и знал всю подоплеку разграбления страны. Ко мне попал список тогдашнего председателя Госкомимущества Чубайса - секретный для депутатов и, конечно, для рядовых граждан, но открытый для иностранных инвесторов. В нем значились 500 российских предприятий-гигантов, предназначенных на продажу. Я был потрясен: например, Горьковский автозавод Чубайс оценил в 26 миллионов долларов. В то время Павла Буре "перекупили" у нас за 25 миллионов долларов. Исходя из этого, я изобрел термин: единица измерения стоимости предприятия при приватизации - "клюха" (клюшка хоккеиста). Стоимость ГАЗа, где 110 тысяч работающих, равнялась одной "клюхе". А все 500 предприятий, среди которых были ЕЭС, Газпром, танковые, авиационные, машиностроительные заводы, оценивались в 7,2 миллиарда долларов! Как вы знаете, недавно только часть пакета акций "Славнефти" была продана за 5 миллиардов долларов. Нынешние наши миллиардеры вышли из тех, кто тогда за бесценок купил заводы. Собственно, это и была главная цель затеи с приватизацией: быстрая распродажа госимущества и обогащение узкого круга людей, приближенных к власти. А что страна беднела - никого не волновало.
Пять лет я вел баталии за завод имени Серго Орджоникидзе, чьи акции через подставных лиц скупили три банка. Это было единственное в стране предприятие, выпускающее станки с числовым программным управлением для автомобильной промышленности. Новые хозяева, которым производство до лампочки, их тут же распродали, а то и выкинули. Зато заводские площади - в центре Москвы! - сдали в аренду под офисы. Моя борьба оказалась бессмысленной.
- Больше в депутаты не собираетесь?
- Мне хватило времени понять, что рычаги управления страной находятся не в Думе. И даже не в России.
Сейчас Владимир Александрович вернулся в науку, пишет книги, создал благотворительный фонд "Во имя Святителя Луки", который помогает детдомам и храмам.