ПОЧТИ ДАНТОВ АД
Идем коридорами и лестницами: всюду голые кирпичные стены, под ногами - остатки паркета, присыпанные строительным мусором. Кажется, раньше здесь была дирижерская комната? А вот репетиционный зал, где накануне рабочие, сняв зеркало, обнаружили на стене надпись: "Р.Нуриев, 1955, Ленинград". Будущий великий танцовщик, приезжавший в столицу со своим родным Вагановским училищем, и не предполагал, что его юношеское озорство станет пусть маленькой, но тоже страничкой истории Большого театра...
На секунду почудилось: мы у края пропасти! Да это же святая святых - под нами сцена, зрительный зал. Здесь раздавались голоса Шаляпина и Козловского, восхищал публику танец Улановой и Плисецкой. Сейчас, впрочем, никакой сцены нет: там, где взмахивали дирижерской палочкой Рахманинов, Голованов, Рождественский, зияет яма, гигантская, будто карьер - невесть как заехавший в нее грузовик ЗИЛ выглядит детской игрушкой. Теперь с особой остротой понимаешь, почему театр именуется Большим. Чем-то (еще одна ассоциация) эта картина напоминает Дантов ад из знакомой с детства книжки с гравюрами Доре: хаос, в полутьме которого угадываются круги (точнее, полукружья) ярусов... Впрочем, наш Вергилий, которого зовут Александр Смирнов, вовсе не разделяет моих впечатлений. Он человек вполне практический - почетный строитель России, руководитель коллектива, который укрепляет здание и реставрирует интерьеры.
- То, что вы видите, - говорит провожатый, - лишь самое начало работы. Яму под сценой сделают в несколько раз глубже, и туда будут убираться декорации. А по периметру театра на глубину 25 метров задавят (именно задавят, а не забьют, чтобы тряской не повредить здание) мощные железобетонные сваи. Из них образуется гигантский короб, полностью изолирующий сооружение от грунтовых вод. Ведь отчего начались неприятности с фундаментом? Сперва, в XVIII веке, театр поставили на деревянные сваи, которые успешно простояли столетие. Но во второй половине XIX века протекавшую по соседству речку Неглинку забрали в трубу, уровень грунтовых вод сильно упал, и дерево, прежде погруженное во влажную среду, вступило в контакт с воздухом, а это для него смерти подобно - сразу началось гниение. Дошло до того, что в 1920 году из-за смещений в фундаменте вся стена зрительного зала осела, двери заклинило. Зрителей пришлось эвакуировать через барьеры лож...
ТЕАТР -
ЭТО ГИГАНТСКИЙ РОЯЛЬ
Александр Александрович отводит нас к одной из внутренних кирпичных стен. Впрочем, внутренняя она сейчас, а в 1780 годах, до всех пристроек, была наружной. Показывает торчащий изнутри чугунный стержень, на который накручена огромная квадратная гайка. Это - гигантский болт, шляпка которого расположена с другой стороны здания. Такими "стяжами" укрепляли кладку. Металл - вполне в рабочем состоянии...
Вообще строители той поры трудились на совесть. Из старинной кирпичной кладки процентов 80 и сегодня находится в полной исправности. А там, где она все же начала крошиться, реставраторы закрывают бреши кирпичами, скрепляют слабые места специальным составом.
В районе главного фасада рабочие наткнулись на шахту шириной метра в два и высотой во все ярусы Большого. Почему-то на схемах здания она не значилась. Служила, наверное, для вентиляции. И будет, скорее всего, оставлена, поскольку правильная циркуляция воздуха - важнейшее условие сохранения дерева, которым обстроен весь грандиозный зал: стены, пол, потолок. Дерево и обеспечивает уникальную акустику театра. Зрители словно находятся внутри огромного рояля, чей полукруглый корпус многократно усиливает звуки.
БЛЕСК И НИЩЕТА БОЛЬШОГО
Мы в Царской ложе. Узнать ее трудно: драпировки исчезли, обнажив неказистые дощатые перегородки. Зато витые, отблескивающие золотом колонны трудно с чем-либо спутать. Нам повезло: как раз поспели к демонтажу убранства. Ба-а, да колонна-то практически невесомая! Потому что сделана не из дерева, как я раньше полагал, а из папье-маше. Сейчас ее увезут в реставрационные мастерские. Вот предмет, о котором Александр Александрович говорит с особым чувством: это восстановление художественного убранства театра. Ведь за плечами у нашего провожатого - опыт работы еще в советской фирме "Союзреставрация".
Например, про технику золочения Смирнов прочел целую лекцию. Оказывается, российские реставраторы владеют уникальным методом, сохранившимся в неизменности с XVIII столетия, - укладкой золота на полимент. Из особо пластичной глины, привозимой из Армении, тухлого яичного белка (он более клейкий, чем свежий) и китового спермацета варят смесь. Это и есть полимент, который наносят тончайшим (в несколько микронов) слоем на деревянную или бумажную основу, смачивают для большей липкости водкой и кладут сверху золотые листки. Впоследствии эти листки местами полируют специальным стержнем из полудрагоценного камня агата, а местами делают поверхность матовой, что дает удивительный эффект игры света и тени.
Мы тем временем поднимаемся выше. Вот и леса, смонтированные на последнем ярусе. Поднимаю голову - и упираюсь взглядом в ноги музы. Одной из девяти, что парят вместе со своим предводителем Аполлоном на знаменитом плафоне. Музу милостиво разрешено слегка пощекотать за пятку, хотя вообще-то лишний раз такое старое полотно лучше не трогать. Ведь оно красуется здесь ровно 150 лет, с момента последней крупной перестройки Большого архитектором Кавосом. Сами музы, кисти академика Алексея Титова, сохранились в приличном состоянии. Шесть десятилетий назад, после попадания фашистской бомбы в Большой театр, их реставрировал выдающийся мастер Павел Корин. А вот фон с облаками обветшал, его придется писать заново.
СПУСК С НЕБЕС
Теперь и наша дорога - вниз. Мы - в партере, точнее, на бетонной плите, подведенной под здание прославленным архитектором Иваном Рербергом в середине 1920-х годов - после той самой просадки зрительного зала. Тогда Иван Иванович, можно сказать, спас обветшавший Большой от разрушения (причем работы производились без остановки театра). Однако бетон сильно испортил акустику, она стала глуше. Сейчас предполагают плиту Рерберга сохранить, но опустить хотя бы на полметра ниже. Сделать это не так сложно, ведь она, будто гриб, стоит на единственной центральной ноге, которую можно подпилить. Тогда деревянный пол, больше не заглушаемый бетоном, снова начнет откликаться на музыкальные звуки...
- Александр Александрович, - обращаюсь под конец к нашему Вергилию. - Не сочтите вопрос за проявление варварства, но не дает мне покоя одна штука. Англичане, которые вообще-то умеют ценить традиции, тем не менее свой "Ковент-гарден" снесли до основанья, а затем построили заново в прежних формах, зато с суперсовременной технической начинкой. И обошлось это в полтора раза дешевле, чем то, что затеяли с Большим. Может, и нам так же стоило бы поступить?
- Да вы что! Тут же два с лишним века истории. Одни имена архитекторов чего стоят - Бове, Кавос, Рерберг... Ну сделаем мы полностью монолитный, железобетонный Большой театр - в нем души не будет. А практичные англичане, похоже, решили, что экономия важнее традиции. Да и захоти они реставрировать театр, откуда им взять столько специалистов? У них же не было наших войн и революций, после которых приходилось по крохам собирать разрушенное. Мы не от хорошей жизни научились реставрировать, наверное, лучше всех в мире...
"Экскурсия" закончилась. О многом я Александра не спросил: что будет со старым советским гербом, снятым с фасада, и кто будет делать взамен новый, российский; отправят ли в музей роскошный занавес художника Федоровского с нотами Гимна Советского Союза; как намереваются реставрировать знаменитую люстру из 288 лампочек - подарок Наполеона III Александру II?.. Тем более не говорили мы о предстоящем строительстве грандиозной подземной части театра - оно вне компетенции специалиста-реставратора. Что ж, реконструкция будет идти еще два года - успеем.