- Мстислав Леопольдович, до сих пор большая часть вашей жизни проходит в странствиях. А не скучаете ли по московскому дому - квартире в знаменитом "композиторском" кооперативе в Брюсовом переулке или по старой даче в Жуковке?
- Как не скучать, ностальгия - чисто русская болезнь, никуда от нее не денешься! Но когда после многолетнего перерыва я снова вернулся в Жуковку, едва ее узнал. Ух, сколько понастроили: против нашей деревянной дачи - роскошные виллы-дворцы! Невероятно. А самое главное - там совершенно другая атмосфера, другие люди: самоуверенные, агрессивные, суетящиеся. Только культуры в них нет.
А когда-то наш жуковский дом был самым большим и красивым в округе. Там любили собираться наши многочисленные друзья. Отдыхали гениальные композиторы Сергей Прокофьев и Дмитрий Шостакович. На длительное время нашел приют гонимый режимом Александр Солженицын. Здесь он немало написал. Помню, однажды он мне сказал: "Знаешь, давай не будем ездить вместе в машине, чтобы нас вдвоем одним грузовиком "случайно" не раздавило. Не дадим им шанса сэкономить на нас..." И я после этих его слов понял, что дальше терпеть унижения нельзя, и написал письмо властям. С того момента наша с Галей судьба в СССР была предопределена.
- А поговаривают, будто вы сами рвались на Запад...
- Ничего подобного. О лишении нас гражданства мы узнали в Париже, когда находились там на гастролях. Из теленовостей. Это случилось почти тридцать лет назад - 16 марта 1978 года. До конца своих дней буду помнить эту дату! Тогда мы с Галей всю ночь не могли сомкнуть глаз, потрясенные известием. Хотя в конце концов те, кто желал от нас избавиться, добились обратного: мир узнал правду о нас и о том, что творилось в стране.
Теперь, после стольких лет странствий, мы с Галей обросли жильем почти везде, где работали. Но Родина - она одна. Когда возглавлял в течение 16 лет Вашингтонский симфонический оркестр, купил дом и много гектаров земли, которые подарил Гале, и назвал это местечко в ее честь - "Галино". У нас и в Париже квартира есть - на авеню Мандель, вблизи Эйфелевой башни. Там царство Гали - ее мини-Эрмитаж. Мы собираем по всему свету произведения русского искусства, вывезенные из России после 1917 года.
Когда с началом перестройки решили возвращаться в Россию, приобрели в Петербурге старинный дом с коммуналками, расселили всех жильцов - купили им квартиры. Отремонтировали все. Создали свой музей. Хотя нам с Галей предлагали сделать это в США. Но мы хотели, чтоб все это хранилось в России - бесценные партитуры с дарственными надписями, награды, документы. Тут шестьдесят писем Шостаковича, сорок писем Прокофьева, письма Чарли Чаплина, Бриттена, картины Марка Шагала, мой портрет, написанный Сальвадором Дали, подарки Пикассо... Мы с Галей решили завещать этот музей, когда нас не станет, родной стране. Не хотим, чтобы бесценные документы рассеялись по миру. Чтоб не было такого, что, допустим, гипотетический муж моей внучки Насти захочет купить какой-нибудь "Бентли" за пару-тройку страниц из партитуры с автографом Шостаковича...
Интересно, как-то ночью в этом доме меня разбудил охранник и сказал, что задержал хулигана, который разбил окно. Я вышел посмотреть на непрошеного гостя. Вижу: сидит мужичок подшофе, смотрит мутным взглядом. Спрашиваю: "Ты зачем окно разбил?" Он: "А чо? Вы вон какие богатые, а мне жрать нечего. Почему вам - все, а мне - фиг?" Я ему: "А ты трудись, как я, и у тебя деньги будут". И по глазам его увидел, что не согласился он с такой постановкой вопроса.
- Почему у нас так ненавидят успешных, талантливых людей, которые своим трудом достигли признания и благополучия? Причем ненавидят не только пьяные мужички, а и вполне "демократическая" пресса - те журналисты, которые с непонятным злорадством (и уж точно необъективно) писали, будто вы играете хуже среднего студента консерватории...
- Я думаю, зависть к таланту другого человека присутствует всегда и везде. Но в обществе, где особенно много неблагополучия, она проявляется сильнее. Сколько гениев из-за этого преждевременно сошли в могилу! Прокофьев мог бы еще пожить, но ему не давали работать, не исполняли его произведения. Никогда не забуду как в 1950-м, когда я по приглашению Сергея Сергеевича жил на его даче, однажды утром он сказал: "Прости, Слава, но у меня больше нет денег даже на завтрак". И я побежал в сталинский Союз композиторов выбивать деньги голодающему гениальному Прокофьеву!
- Что заставляет вас тратить драгоценное время и силы, занимаясь благотворительностью?
- Как-то в Петербурге меня привели в Педиатрическую академию, и я увидел, как трепещет в руках хирурга беззащитное сердце четырехлетней девочки. Врач провел операцию блестяще, я был уверен в благополучном исходе. На следующий день позвонил, чтобы узнать о самочувствии ребенка и по упавшему голосу доктора сразу понял, что девочка умерла... У нас потрясающие врачи, но допотопные условия в больницах. Если бы в клинике имелся специальный детский аппарат для вентиляции легких, скорее всего, ребенок был бы жив. Я подумал: что могла бы дать миру эта девочка, если б осталась жива? Возможно, она сама обладала талантом или родила бы гения. Эта простая мысль потрясла меня.
Когда я вскоре выступал в Японии с моим другом дирижером Сейжи Озава, там случилось страшное землетрясение в городе Кобе, унесшее тысячи жизней. На концерте я объявил, что отказываюсь от гонорара в пользу пострадавших. После выступления ко мне пришли люди из японского правительства, выразили признательность и, в свою очередь, спросили: что мы для вас можем сделать? И я попросил у них специальный аппарат для детского дыхания. Вскоре в Петербург прибыла уникальная аппаратура. И представляете, именно в тот день, когда ее установили, в Педиатрическую академию опять привезли маленькую девочку, у которой остановилось сердце. Благодаря японскому аппарату девочку спасли. После этого случая я стал другим человеком. Для меня жизнь одного ребенка значит гораздо больше, чем вся моя музыка. Очень горжусь, что первого мальчика, родившегося в новой больнице, которую я помог строить (это в городе Вача Нижегородской области), назвали в мою честь Славой. Клиника в Ваче - смысл нашей с Галей жизни. Ведь дети - будущее России.
- Однако по корням вы и к Польше имеете отношение. Ведь ваш прапрадед - тамошний граф Ганнибал Ростропович...
- Две крови текут в моих жилах, не враждуя. Может быть, поэтому все люди для меня - братья. Я обращался к полякам: любите своих русских братьев, они так же много страдали, как и вы, или даже больше. Это не значит, что я призываю любить мучителей, палачей. Я говорю о нормальных людях. О тех, которых большинство.
- Вам принадлежит парадоксальное, на мой взгляд, высказывание: совесть - самый сильный двигатель творчества. Но разве люди без совести не могут быть творцами?
- Нет. Невозможно стать истинным художником, если ты, с одной стороны, не знаешь, что такое страдание, а с другой - к тебе не приходили моменты подлинного счастья. Но на сочувствие к людскому страданию способен только совестливый человек. Точно так же бессовестный человек может быть сытым, благополучным, но не счастливым. Про себя могу сказать, что я самый счастливый человек на свете! У меня прекрасная, талантливая жена - красавица и умница. У меня две изумительные дочки. Шесть внуков! Концерты расписаны до 2010 года. Не помню, когда в последний раз был в отпуске - лет тридцать назад, наверное. Много лет мечтаю, как мы с Галей сядем однажды в автомобиль, я ее спрошу: "Галя, куда поедем?" И услышу в ответ: "Поезжай пока прямо..." А потом она скажет: "Может, повернем налево? Или остановимся?" Надеюсь, еще случатся такие славные денечки, чтоб пожить в полной свободе, в сплошной импровизации...
- Не притупляется ли с возрастом ощущение красоты?
- Вот уж к чему у меня нет привыкания... Пятьдесят лет любуюсь на жену и не могу успокоиться - как это мне такое счастье досталось!
- А Галина Павловна не ревнует вас? К славе, к женщинам?..
- Ревнует, конечно! Мы же любим друг друга. Единственная моя любовница, к которой Галя не ревнует, - виолончель. Ну и правильно, чего ревновать к старушке, хоть и хорошо сохранившейся (Слава смеется. Ведь его инструмент изготовлен мастером Лоренцо Сторьони в 1760 году. - Е.К.).
- Мстислав Леопольдович, известны ваше чувство юмора и мастерство розыгрыша. Вы, похоже, не только к старости, но даже, по-моему, к самой неизбежности смерти относитесь чересчур легко...
- Вы знаете, мы ведь все земляне. Во многих смыслах. В том числе и... (Ростропович озорно смеется, указывая пальцем вниз). Все рано или поздно там окажемся. Понимание этого дает мне возможность смотреть на жизнь философски. Во мне давно живет ощущение планетарной принадлежности. Тем более при современных скоростях. Раньше какой-нибудь Ваня запрягал лошадь с утра и ехал полдня к своей Любе в соседнюю деревню. А нынче самолеты, интернет, мобильные телефоны делают жизнь сверхскоростной. На "Конкорде" мы добрались из Парижа в Нью-Йорк за три с половиной часа. Фантастика! Однажды я даже пошутил по этому поводу и написал Вишневской, что завещаю, если умру в Париже, срочно нанять "Конкорд", собрать друзей и вместе с моим гробом полететь в Нью-Йорк. Где к тому моменту будет на два часа меньше времени, чем в Париже. И я как бы украду у смерти целых два часа! (Хохочет.) Увы, моей фантазии не сбыться, по причине отмены полетов "Конкорда". Но я обязательно еще что-нибудь придумаю, чтобы люди вспоминали обо мне не с постными физиономиями, а с улыбкой. Жить и умирать надо весело!
Беседу вела