Письмо Сталину

65 лет назад оно сыграло важную роль в судьбе Калининградской области. Но для самого автора его послание стало роковым

18 июня 1947 года. В здании на улице Дмитрия Донского (здесь и сейчас работают областные власти) идет заседание бюро Калининградского обкома ВКП(б). Присутствует высокий гость из Москвы (в стенограмме его фамилию переврали: «Тов. Касыгин А.Н.»).

Тот самый Алексей Косыгин, который через 17 лет возглавит советское правительство. Впрочем, он уже и тогда занимает немалую должность: зампред Совета министров. После недели работы московской комиссии пора подвести итоги. Но того, кто заварил всю эту кашу, второго секретаря обкома Петра Иванова, нет.

— Где Петр Андреевич? — тихо спрашивает один из членов бюро. Он еще не в курсе, какое ЧП случилось несколько часов назад:

Коренной питерец, он не рвался в функционеры. Окончив механический факультет Ленинградского института холодильной промышленности, работал на заводе «Электроаппарат». Но молодого специалиста, как тогда говорили, призвали на партийную работу. Вскоре он возглавил в городе на Неве Фрунзенский райком. Когда началась война, стал одним из организаторов партизанского движения в Ленинградской области. Был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны. В 1944-м стал первым секретарем уже Московского райкома. После Победы его отправили наводить порядок в бывшей Восточной Пруссии, ставшей Калининградской областью.

Очередные «Кубанские казаки»

Судя по тогдашней печати, славно жилось в ту пору на Калининградщине — не хуже, чем в фильме «Кубанские казаки». На деле же... Разруха — и никакой помощи от центра. Всем заправляли военные, которые относились к этой земле как к трофею. Все, что еще уцелело, вывозилось в другие районы СССР. А тут еще непривычно суровая для этих мест зима 1946-1947 годов. От холода и голода гибли и бесправные немцы, и советские переселенцы. Такая обстановка сложилась в Калининградской области к январю 1947-го, когда сюда из Ленинграда прибыл новый руководитель — 40-летний Петр Иванов.

Приехав, он попытался навести порядок. И сразу натолкнулся на противодействие. К тому же Иванова никак не утверждали первым секретарем обкома, он руководил областью, будучи вторым секретарем. Время шло, а он оставался в прежнем звании. Местные начальники в погонах сделали вывод: значит, мелкая сошка, временная фигура. А тем временем надвигалась беда — массовый голод.

Из районов в Калининград поступали тревожные сигналы: «В колхозах «Малый ярославец», имени Молотова, имени Кирова большинство семей совершенно не имеют продовольствия. Многие находятся в опухшем состоянии. Люди воруют из буртов кормовую свеклу, брюкву и картофель в совхозах. Отдельные заявляют: «Будем и дальше воровать, нас не пугает вооруженная охрана, мы хотим жить, а смерть голодная — хуже всякой смерти». Некоторые высказываются так: «Нас привезли на голодную смерть».

Сам переживший блокаду, Иванов знал, что такое голод. Но тогда была война, а сейчас-то мир! По чьему-то недогляду в центре пока не поставили свежеиспеченный субъект РСФСР на довольствие. Своих же резервов нет:

«Считаю необходимым доложить...»

Он бился, изыскивал крохи, писал в инстанции. Так, 22 мая 1947-го сообщил в ЦК: «Многие семьи прибыли без хлеба и овощей. Имеющиеся у них обменные квитанции на картофель не отоварены — продовольственных ресурсов не было. Колхозники после схода снега собирали картофель, оставшийся на полях после осенней уборки, кое-кто допустил самовольный убой скота личного пользования. В результате имеется большое количество больных-дистрофиков. Есть случаи смертности».

Но все эти послания где-то тихо оседали. И тогда Иванов решил написать: Сталину.

«Сложилась своеобразная экономическая и политическая обстановка, о которой считаю необходимым доложить» — и так далее. Сухо, по-деловому. Однако даже при таком стиле было понятно, насколько все худо на западном форпосте СССР. То письмо было жестом отчаяния. Но вождь терпеть не мог подобных вещей: настоящий большевик не разводит панику. Письмо было написано 28 мая 1947-го. А уже 9 июня его автора вызвали в Москву — на заседание Политбюро. Там и было решено направить в Калининград комиссию во главе с Косыгиным.

Прибыв, члены комиссии приступили к «ознакомлению с положением дел на месте». А над инициатором этого процесса, судя по всему, быстро сгущались тучи. Он не просто огорчил Сталина — после письма пошли волны по министерствам и ведомствам. Можно представить, сколько разом нажил себе недоброжелателей «калининградский стукач» в верхах.

Выстрел в ночи

Между тем уже шла негласная подготовка к «ленинградскому делу», в ходе которого под нож пустят партийную элиту города на Неве. А тут такой подарок: питерский выдвиженец заигрывает с немцами, допускает упаднические настроения... Тогдашний командующий расквартированной в Калининградской области 11-й гвардейской армией генерал Александр Горбатов много лет спустя вспоминал: «В Ленинграде началось что-то похожее на 1937-1938 годы. Начали „подбирать“ ключи и к Иванову, который, будучи абсолютно честным, но экспансивным человеком, не мог перенести незаслуженную обиду и: совершил непоправимое».

12 июня (комиссия Косыгина уже вовсю работала) второму секретарю диагностировали нервное переутомление с элементами психоза. 17-го после нового, более полного обследования врачи резюмировали: нужно срочно отправляться на лечение в Москву. Ночью 18 июня Иванов заперся дома в ванной. И в 1:18 тишину разорвал выстрел. Бывший батальонный комиссар застрелился из наградного браунинга.

А утром собралось бюро обкома. В стенограмме заседания — ни слова о ночной трагедии. Вопрос об избрании нового руководителя области стоял чуть ли не последним. Все буднично, словно ничего не произошло. Кандидатура нового руководителя была согласована заранее (вот и думай, какое лечение ждало Иванова в столице).

Хоронить Петра Андреевича увезли в Ленинград. Населению о самоубийстве, разумеется, не сообщалось, новость обсуждали вполголоса. Люди его жалели — почувствовали, что Иванов хотел для них что-то сделать. Да он, собственно, и сделал. По итогам работы комиссии Косыгина область была включена в пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства СССР. Конечно, это не означало манны небесной, но кризис остался позади. Мало-помалу что-то стало меняться к лучшему.

За это, получается, и отдал свою жизнь Петр Андреевич Иванов.