С одной стороны, это было приятно; как-никак "наш человек", ученик Анатолия Васильева, а с другой - я испытывала неловкость за харьковский театр и его худрука. Неужели после того, как Александр Солженицын заявил, что не давал театру разрешения на инсценировку своего произведения, Жолдак по-прежнему использует имя всемирно известного писателя, грубо нарушая его авторские права? Более того, он везет спектакль в Тампере, где зрители выстраиваются в километровые очереди за дорогими билетами, надеясь увидеть героев Солженицына на сцене, совсем не подозревая, что его рассказ послужил всего лишь поводом для вольного "сочинения" режиссера.
Кто-то назовет это издержками рынка, а по-моему, - просто бесчестный поступок. Тем не менее я понимаю, почему дирекция фестиваля отдает предпочтение заезжим "экстремалам". В Финляндии чувствуется дефицит постановщиков, обладающих острым художественным видением, и поэтому спектаклям не хватает напористости, сильной волевой руки. А может быть, дело и в финской ментальности, отличающейся уравновешенностью и спокойствием, в неспешном, упорядоченном образе жизни?
Надо сказать, сегодня между Финляндией и соседней Эстонией, вступившей в Евросоюз, существует негласное соревнование. На эту тему в дни фестиваля был показан спектакль "Таксисты", где финн и эстонец выясняют, кому из них живется лучше. У эстонского работяги масса проблем, денег постоянно не хватает, из-за этого жена подает на развод, но продолжает жить с ним, потому что другой квартиры у нее нет. А у респектабельного финна, приехавшего на выходной в Таллин, одна забота - как потратить деньги и "снять" приглянувшуюся ему женушку хозяина. Ситуация комическая, но вот что интересно: финский таксист завидует своему зарубежному коллеге, который, преодолевая трудности, все-таки имеет перспективу, а у него самого "мозги заплывают жиром" и цели никакой нет.
А еще финны не любят одиночества и предпочитают отдыхать коллективно. Они выстаивают очереди в пабы, чтобы выпить пива, хором спеть песни, в том числе русские. В Тампере их поют повсюду: на улицах, в спектаклях и даже в музее Ленина, расположенном на третьем этаже Рабочего театра, где мне удалось побывать на одном из творческих вечеров. Представляете: финский артист исполнял "Подмосковные вечера" среди фотостендов с изображением Ленина в разные периоды его революционной деятельности. Картинка, я вам доложу, презабавная.
В ухоженном Тампере, где сейчас проживают три тысячи русскоязычных, и по сей день сохранились дома и фабрики, выстроенные русскими предпринимателями в ХIХ веке. Уцелела даже конюшня Александра I . Нынче здесь можно взять коляску напрокат и кататься по огромному парку. Может быть, во времена Чехова на таких ездили его персонажи, думала я, посмотрев спектакль "Три сестры" шведского Лилла Театра.
Молодой режиссер Микко Ройха, явно тяготеющий к русской культуре, решил семейную пьесу Чехова в фарсовом ключе. Первый акт - откровенно комический, второй - мелодраматический, с ностальгическим привкусом.
Спектакль начинался так: генерал Прозоров замертво падал на покрытый белой скатертью стол, и праздник с цыганами и танцующим медведем плавно переходил в поминки. Потом режиссер превратил покойника в призрака, расхаживающего по комнатам и наблюдающего за своими осиротевшими детьми. Вместо изящных, тоненьких трех сестер на сцене страдали, влюблялись пышнотелые красавицы "постбальзаковского возраста". У членов нашей делегации, которую организовал фестивальный центр "Балтийский дом", удивление, помноженное на негодование, возрастало с каждой минутой и в то же время нам постоянно хотелось смеяться. К примеру, когда стройный и молодцеватый Вершинин пытался обнять дородную Машу, а рук у него на это не хватало, или когда барон Тузенбах, как заправский деревенский парень, играл на гармошке.
Но как-то постепенно стало все проясняться, и карикатура на пошлую, однообразную жизнь уже не казалась такой абсурдной. Ведь посудите сами: Москва так и осталась недосягаемой мечтой для сестер Прозоровых. До самой старости они остались жить в ненавистном для них захолустье, смирившись со своей участью. По-видимому, это и, так сказать, возмутило молодого режиссера. По ходу действия чувствовалось, что в нем борются два чувства: негодование и сострадание к тем, кто так бездарно тратит свою жизнь. Вот эта интонация и примирила меня с экстравагантной трактовкой Чехова, который сам хотел, чтобы его пьесы ставили как комедии.
На обратном пути в Петербург пришлось застрять на финской границе. Из-за неправильно оформленных документов "Икарус" арестовали. С грехом пополам мы добрались до русской границы, где нас и выручили из беды наши таможенники. Старший лейтенант Роман Искрук метался от одной проходящей легковушки к другой, сажал нас по одному, по двое и отправлял в Петербург. Когда я спросила его, почему он это делает, то услышала: "Если русские не будут помогать русским, то ни от нас, ни от нашей страны ничего не останется". И он горько махнул в сторону груженных русским лесом трейлеров, которые шли в процветающую Финляндию, где каждая своя елочка считается "национальным достоянием".