Вполне зрелым специалистом уже (за спиной было пятнадцать лет работы в геологоразведке на Колыме, пять - в Молдавии) трудился я в Якутии, немало передвигаясь по безлюдным северным просторам. Отправляясь в незнакомые места, всегда спрашивал бывалых товарищей, что, где и как. Однажды пришлось по спешным делам - ни лодки попутной, ни вертолета не оказалось - двинуть пешком от прииска "Хатыннах" на участок "Партизан". Тогда и услышал впервые местную легенду (или быль?) о страшной и загадочной смерти зэка, случившейся в этих местах.
Путь мой лежал через перевал, соединяющий ручьи Кварцевый и Пламя. Название первого объяснялось весьма просто. А вот почему небольшая змейка длиной километров пять-шесть получила столь необычное имя Пламя, мне толком никто сказать не мог. В его-то долине и приключилось несчастье с беглым заключенным. Обычно, решившись на побег, лагерники уходили на юг в верховья Индигирки, где, впрочем, ничего хорошего их не ждало.
Этот парень решил перехитрить судьбу и ушел на север. Там его, естественно, никто не искал. Однако далеко уйти "полосатику", как выяснилось, все же не удалось. Спустя некоторое время на труп его, обожженный со всех сторон, словно кто-то поджаривал несчастного на вертеле, наткнулись геологи в долине ручья Пламя.
Молния, если даже она шаровая, изувечить человека подобным образом не могла. Так и осталась гибель несчастного ребусом, разгадать который в какой-то степени довелось мне. По крайней мере в той же долине хиленького ручейка я стал свидетелем такого, что помогло мне увидеть легенду о смерти зэка в новом ракурсе.
В долине ручья Пламя меня настиг дождь с грозой. В мгновение ока ручей, в котором обычно воды кружка, в минуту разлился мощно и зарокотал бурным потоком, смывающим на своем пути даже довольно крупные камни.
И тут мне улыбнулась редкая даже для геолога-полевика удача - в глаза, несмотря на сумрак грозы и водные потоки, бросился необычный камень весом с килограмм, в центре которого была воронка со стекловидными краями. А сам он состоял из оплавленных докрасна осколков песчано-глинистых пород. Я понял, что подобрал фульгурит, редкое образование, возникающее при мощном ударе молнии в кварцевые пески.
Находка эта позже отвела от меня насмешки товарищей, подтвердив правдивость рассказа о чуде, свидетелем которого я стал минуту спустя, как поднял извилистую стекловидную трубку. Увлеченно рассматривая ее, я, скорее, почувствовал, нежели увидел, вспышку молнии, яркий свет которой полыхнул внизу по сопке над ручьем метрах в пятидесяти позади меня. Почти мгновенно разразившийся мощный удар грома - подобной силы мне еще слышать не приходилось - едва не оглушил меня.
Тут и вторая молния низверглась с небес. И вдруг... В точке, где слепящая стрела вонзилась в землю, молния неожиданно скрутилась в огненный вихрь и помчалась вверх по долине ручья.
Шаровые молнии, стелющиеся над поверхностью, мне приходилось наблюдать не единожды. Но тут было нечто другое. По земле катился не шар, а мчался (к счастью, не в мою сторону, ибо убежать от него я не успел бы) вытянутый вверх слепящий огненный вихрь, то распадающийся на отдельные кольца пламени, то вновь соединяющийся воедино. Огненное крутящееся пламя сжигало на своем пути остатки чахлой растительности, вырывало с корнем небольшие кустики березового стланика, тут же испепеляя их. По мере движения необычный смерч постепенно терял яркость. Под конец огонь набросился на низкорослую лиственницу. Яркая зелень ее веток мгновенно вспыхнула до вершины. Оголив деревце, умирающий сказочный дракон, став из огненного дымным, вскоре исчез, и лишь дымок его рассеивался еще некоторое время по долине.
Вихревая молния промчалась по земле почти сто метров. Я еще долго стоял в изумлении. А воображение рисовало картину, как такой же вот смерч в момент своего зарождения подхватил, закрутил и понес по долине в пламени несчастного зэка...
Свою находку - кусок фульгурита (после увиденного я уже не сомневался, что это именно он), я до сих пор, хотя уже давно на пенсии, храню как напоминание о том, что природа таит еще немало загадок, преподнося время от времени сюрпризы, ставящие хомо сапиенса в тупик.