Да отчего ж не входит? С самой увертюры, во всем блеске демонстрирующей драматико-симфоническое мастерство Чайковского, и до заключительной сумасшедше красивой колыбельной Марии слушателю, что называется, некогда дух перевести. Не говорю уж о хрестоматийной арии Мазепы, которую поют баритоны на всех конкурсах. А как захватывает женский дуэт во втором действии, сколь сочна даже эпизодическая партия пьяного казака в масштабной сцене казни! Или же сцена встречи Мазепы и Кочубея со всем их воинством и домочадцами - чем хуже вердиевой "Аиды"? Отмечу, кстати, великолепное звучание хора, руководимого Валерием Борисовым: мощное "форте", что называется, до печенок пробрало. Да и гопак, где мазеповы казаки волею балетмейстера Георгия Алексидзе уподоблены мистическим персонажам какого-нибудь "готического" балета, неплох.
И именно в массовых сценах, как показалось, наиболее проявилось мастерство приглашенного на постановку знаменитого грузинского драматического режиссера Роберта Стуруа. Хотя сам он, встречаясь с журналистами, о своей задаче высказался скромно: опера - не драма, тут, если добьешься от актеров, чтобы они не сталкивались на сцене друг с другом, - уже хорошо. Все равно, дескать, через месяц все режиссерские указания будут забыты, певцы столпятся на авансцене, потому что оттуда им удобнее глядеть на дирижера.
Правда, затем Роберт Робертович признался, что решал и важную содержательную задачу: следуя замыслу Чайковского и Пушкина, по чьей поэме "Полтава" написана опера, он хотел показать, как в большой политической игре перемалываются судьбы людей и как жертвой этой игры становится ни в чем не повинная девушка - Мария. Тут для него почти что в равной степени виноваты и мятежный гетман Украины Мазепа, ради спасения собственной жизни бросающий Марию, и Кочубей, из ложной гордости презревший чувство дочери - любовь к Мазепе, а из жажды мести донесший на друга. Между прочим, не без остроумия "прокомментировал" это видение персонажей художник-постановщик Георгий Алекси-Месхишвили. "Упертого" Кочубея он наряжает в костюм этакого лубочного председателя колхоза из фильмов 1930-х годов - в косоворотке и, кажется, даже с орденскими планками на пиджаке. Мазепа же - сущий опереточный граф из какой-нибудь "Летучей мыши". А вот Мария с самого начала - во вполне этнографическом украинском платье и только потом, соглашаясь на положение незаконной жены Мазепы, она выходит в шикарном, совершенно анахроничном действию вечернем туалете...
Иногда в этих нарочитых парадоксах, как показалось, постановщики теряют меру, чувство органики. В первом действии, например, озадачивает своей "внезапностью" пластмассовый белый конь, нелепо торчащий в стилизованных пшеничных клиньях. Смысл образа немного проясняется в финале, где силуэт коня с подвешенным к нему трубящим ангелом проплывает над условным фоном, на котором воспроизведены увеличенные до громадности подлинные письма и военные карты Мазепы. Человек, знакомый с творчеством Байрона, Гюго и Листа, вспомнит тут, возможно, произведения этих романтиков, живописующие эпизод из юности Мазепы, - а именно когда будущий властитель Украины, пока же только паж при дворе польского короля, за любовную интригу был изгнан из замка, причем проказника привязали к хвосту коня. Может, художник-постановщик тем самым хотел нам напомнить, что в славе гетмана (ее, видно, и символизирует трубящая фигурка) всегда был оттенок скандала и позорный конец героя, многократно предававшего своих суверенов, будь то польский или русский монархи, - закономерен?..
Что до музыкального прочтения, то оно пока далековато от совершенства. Хотя со своими партиями мастеровитый баритон из Мариинского театра Валерий Алексеев (Мазепа), сопрано из Большого Лолитта Семенина (Мария) и ее совсем молодой коллега бас Вадим Лынковский (Кочубей), гость из Новой оперы - тенор Михаил Губский (Андрей) и еще один тенор из ГАБТа Юрий Маркелов (пьяный казак) справляются в целом достойно. Но - извечный грех нашей оперы - словесный текст, особенно если поют более одного человека, улавливаешь с большим трудом. Подчас же оркестр вовсе заглушает солистов - при том, что сам он звучит несколько суховато, и, скажем, симфонический антракт к третьему действию, долженствующий, по замыслу Чайковского, живописать Полтавский бой, изрядно теряет в выразительной силе.
Остается надеяться на будущее "доведение" спектакля. Тем более что, как заметил перед премьерой генеральный директор театра Анатолий Иксанов, "работа - наша, оригинальная, незаемная (в последнее время Большой часто "выезжал" за счет прокатных постановок, которые западные театры "одалживали" ему на короткий срок - С.Б.), так что до конца сезона успеем дать как минимум 10 представлений. Ну а дальше - как зритель пойдет..."
Даст Бог, пойдет - если конь в кустах и прочие сценические ребусы его не смутят.