"МНЕ НЕДОСТАВАЛО ВРЕМЕНИ ЗАНИМАТЬСЯ ЖЕНЩИНАМИ"
Семейная жизнь полководца сложилась несчастливо. "Мне недоставало времени заниматься женщинами", - признавался Александр Васильевич. Брачные отношения казались ему ограничивающими независимость, но одновременно и необходимыми узами, обусловленными нравственным долгом. Он считал, что каждый обязан жениться, чтобы иметь детей. "Меня родил отец, и я должен родить, чтобы отблагодарить отца за мое рождение..."; "Богу не угодно, что не множатся люди..." - говорил Суворов.
Его отец Василий Иванович выбрал для сына в жены княжну В.И. Прозоровскую, принадлежавшую к высшей московской знати. Трудно было представить пару более неподходящую, чем княжна Варвара Ивановна и Суворов. Она - красавица русского типа, полная, статная, румяная, но с умом ограниченным. Он маленького роста, сутуловатый, прихрамывающий, с подвижным и уже морщинистым лицом, вздернутыми бровями и неправильным носом, с редкими седеющими волосами... И с могучим интеллектом.
Почему 23-летняя княжна ответила согласием на предложение 44-летнего неказистого генерала? Историки сходятся во мнении, что причиной стало разорение Прозоровских. Отец ее Иван Андреевич промотался совершенно, приданое невесты не превышало 5-6 тысяч рублей, да и те, по слухам, дали родственники.
Суворов женился с той же стремительностью, которая характеризует все его поступки. 11 декабря 1773 года состоялась помолвка, 22 - обручение, а 16 января 1774 года - свадьба.
Первые годы супружества прошли без серьезных размолвок. В августе 1775 года у четы Суворовых появилась на свет дочь Наталья. Но затем отношения испортились. К тем противоречиям, которые проистекали из противоположности их вкусов и натур, прибавилось новое: Варвара Ивановна нарушила супружескую верность. Справедливости ради надо сказать, что все эти годы ей пришлось нелегко. То не виделась с мужем по полгода, пока он воевал, то сутками тряслась по ужасным дорогам за ним, кочевавшим между Кубанью, Крымом, астрахано-кизляро-моздокской границей. Немудрено, что молодая красавица, к тому же не имевшая твердых нравственных опор, поддалась искушению. Летом 1777 года у нее начался роман с секунд-майором Санкт-Петербургского драгунского полка Николаем Суворовым, внучатым племянником супруга.
Александр Васильевич был потрясен вероломством сразу двух близких ему людей. При той строгости и чистоте, которыми отличались его взгляды на брак, поведение жены неминуемо влекло тяжелую драму. В сентябре 1779 года генерал-поручик подал прошение о разводе в Славянскую духовную консисторию, подкрепив его письмом к всесильному Григорию Потемкину с просьбой исходатайствовать у императрицы освобождение от уз "бывшего союза, коего и память уже истреблена".
В конфликт Суворова с женой вмешалась императрица, любившая "устраивать" частную жизнь подданных. Генерала вызвали в Санкт-Петербург. 24 декабря 1779 года Екатерина II приняла его в Зимнем дворце. В конце аудиенции она наградила его орденом Св. Александра Невского, отколов со своего платья бриллиантовую звезду. Императрице удалось склонить полководца переменить решение о разводе. В апреле 1780 года состоялась публичная церемония церковного примирения супругов Суворовых. В продолжение трех последующих лет их семейная жизнь не омрачалась крупными столкновениями. Но в 1784 году случился окончательный разрыв, на этот раз вследствие романа Варвары Ивановны с секунд-майором Сырохневым. Расставшись с женой, Александр Васильевич невзирая на протест отца ее полностью вернул Ивану Андреевичу приданое дочери. При этом он сам назначил ей годовое содержание из своих средств - сначала в 1200 рублей, а затем увеличил эту сумму до 3000.
"НЕ БЕДНОСТЬ ПОДЛА, А ВОРОВСТВО"
Отец привил Суворову хозяйственность, бережливость и кристальную честность. Эти черты характера Александра Васильевича ярко проявились еще в бытность его командиром Астраханского, затем Суздальского пехотных полков в 1760-е годы. В то время почти все начальники использовали любую возможность для личного обогащения, воровство государственных средств не считалось большим грехом. Честность же отождествляли с глупостью. Полковые командиры, например, при жалованьи 700-800 рублей в год обычно имели годовой доход в 15-20 тысяч рублей.
Суворов вопреки сложившимся порядкам все средства до копейки, включая сэкономленные в результате рачительного хозяйствования, направлял на нужды полка и благоустройство гарнизона. Посетивший в 1766 году Новую Ладогу, где квартировали суздальцы, петербургский генерал-губернатор Сиверс подивился выстроенным здесь Суворовым школам для солдатских детей, церкви, конюшням и даже высаженному фруктовому саду.
Строгость нравственных принципов полководца стала мишенью салонного остроумия. Особенно непонятным, выходящим за рамки обывательской "мудрости" выглядело поведение Суворова в походах, которых он совершил свыше 20. Тогда во всех армиях господствовали кондотьерские нравы, на войне все - от солдата до самого высокого начальника не упускали случай поживиться. Жадность и корыстолюбие военных вызывали у Александра Васильевича неизменное отвращение, и нередко он его выказывал, не щадя самолюбия подчиненных. "Будучи в сражении, с лошадей для грабежа отнюдь не слезать!" - говорилось, например, в приказе Суворова во время польской кампании 1770 года.
Сам он никогда не взял ни одной вещи из той бесценной добычи, которая доставалась войскам в результате одержанных им побед. Когда после взятия Измаила офицеры свиты, зная о любви главнокомандующего к лошадям, подвели ему чудного арабского скакуна турецкого паши, уговаривая взять в качестве трофея, полководец лишь указал на свою невзрачную казацкую лошадку:
- Донской конь меня привез, на нем и уеду.
Или такой факт. Во время опалы, когда генерал Толбухин прискакал в Кончанское к ссыльному полководцу с императорским рескриптом о назначении главнокомандующим союзными войсками в Италии и личным письмом Павла I с просьбой забыть прежние обиды и поспешить с приездом, у Александра Васильевича не нашлось даже денег на дорогу. Он послал к сельскому старосте занять 250 рублей...
"ИСТИНА ПРИКРЫВАЕТСЯ ДУРАЦКОЙ ШАПКОЙ С БУБЕНЧИКАМИ"
Вряд ли кто из выдающихся людей рубежа XVIII-XIX веков вызвал столь жгучее любопытство современников, как Суворов. Через два десятилетия после итальянско-швейцарской эпопеи, поразившей Европу, английский поэт Джордж Байрон отразил это в поэме "Дон Жуан":
Молясь, остря, весь преданный причудам,
То ловкий шут, то демон, то герой,
Суворов был необъяснимым чудом.
Беспрестанные суворовские чудачества, особенно усиливавшиеся к концу жизни, иные полагали проявлениями помутившегося рассудка, но более проницательные люди за эксцентричными выходками видели затаенный смысл. Часто Суворов как щитом укрывался ими от выпадавших невзгод, от попыток вельмож и царственных особ приручить и приспособить его для пущего блеска своих свит, иногда они были и неотразимым оружием, наносившим болезненные уколы.
Раз к ссыльному фельдмаршалу в Кончанское прибыл некий процветающий сосед в карете о восьми лошадях и настоял на ответном визите, зазвав помещиков всей округи. Удивлению собравшихся не было предела, когда показались 80 лошадей (!), запряженных цугом и тянувших бричку. Форейтор полчаса сводил этот табун, пока во двор въехал Суворов. Назад он поскакал верхом.
Тайну своей экстравагантности Суворов однажды поведал Федору Ростопчину, которого не в пример многим царедворцам действительно уважал:
- Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом, Лафонтеном: шутками и звериным языком говорил правду подобно шуту Балакиреву, который при Петре благодетельствовал России...
"Поставленный за толпой людей, отличенных родом, богатством, дворовой почестью, - писал известный публицист прошлого века Николай Полевой, - Суворов прикрыл себя личиной шутки и юродства, как истина прикрывается дурацкой шапкой с бубенчиками басни".
Иные курьезы дорого стоили полководцу, и в переносном, и в прямом смысле, но по-другому, видно, Александр Васильевич не мог.
"Материалы, принадлежащие к истории моих военных действий, - писал Суворов, - столь тесно сплетены с историей моей жизни, что оригинальный человек и оригинальный воин должны быть между собой неразделены... Я проливал кровь ручьями. Содрогаюсь. Но люблю моего ближнего. Во всю жизнь мою никого не сделал несчастным. Ни одного приговора на смертную казнь не подписал. Ни одно насекомое не погибло от руки моей. Был мал, был велик. При приливе и отливе счастья уповал на Бога и был непоколебим... Горжусь тем, что я Россиянин!"