Строитель театра - это не просто самое точное определение сути жизненного, нравственного и эстетического кредо Ефремова. Это обозначение, по меткому выражению Георгия Товстоногова, "сути характера актера и режиссера, который стал олицетворением "послесталинской" культуры" олицетворением поисков духовной свободы в несвободной стране.
"Студия молодых актеров" - такое название поначалу взял себе будущий театр "Современник". Какое созвездие талантов собрал он, предчувствуя появление нового этапа отечественного театра, обусловленного талантами нового актерского поколения: Евгений Евстигнеев и Игорь Кваша, Лилия Толмачева и Олег Табаков, Софья Мизери и Галина Волчек, Виктор Сергачев и Лев Круглый... "Современник" был фактом не только художественной, но и социальной истории страны. Новая политика, точнее, новое отношение к человеку, которое продекларировал в 1956 году Хрущев в своем докладе о культе личности Сталина. Пенсии, строительство жилья, разрушение "железного занавеса" в экономике, науке и культуре, возвращение паспортов жителям села (фактически это означало ликвидацию государственного рабства в деревне), наконец, реабилитация сотен тысяч людей, догнивавших в безразмерном ГУЛАГе... Все это означало, что на человека можно было смотреть не как на "колесико и винтик" единого государственного механизма (напомню, что это определение-приговор принадлежит лично Сталину), а как на личность...
"Театр Ефремова" был первым сценическим коллективом, который не декларировал, а на практике утверждал идею "свободного театра для свободных людей".
Однажды в интервью профессору Анатолию Смелянскому Ефремов сформулировал свое понимание свободы:
- Свобода должна быть дана только тем, кто понимает меру ответственности за свою жизнь и за поступки. А иначе и никакая свобода не нужна, особенно тем, кто в любой ситуации старается хапнуть, прикарманить, обжулить других (это было его любимое слово, применительно к персонажам жизни и сцены, у которых хватательный рефлекс был сильнее всех остальных, и даже сильнее инстинкта самосохранения. (А. Ш.).
В 1963 году он ставит пьесу Александра Володина "Назначение" и играет в ней главную роль. На отечественной сцене впервые за много лет появляется тип, ни жизнью, ни искусством еще не проверенный, не исследованный. Интеллигент, которому доверено распоряжаться судьбами других людей. После сталинских "железных наркомов", после руководителей, главной характеристикой которых были строки поэта Николая Тихонова: "Гвозди бы делать из этих людей", - на сцене появился умный, порой нерешительный человек, искренне верящий, что не абстрактные догмы государственной пользы, а внимание к людям, к их бедам, недостаткам и радостям - только это и есть гарантия благополучия всего общества...
Он фантастически умел вводить начальство в простодушное заблуждение своей мнимой простотой общения, милой полузастенчивой улыбкой и чуть иронической игрой в "своего парня". Покупались и министры, и секретари ЦК, и даже иногда - сверхбдительные политконтролеры из различных серьезных инстанций. Он хорошо еще на сцене Центрального Детского отработал и эту улыбку, и эту особую пластику простого рабочего парня из предместья. Она возникла у него, когда в 1953 году в ЦДТ сразу после Иванушки в "Коньке-Горбунке" поставили розовскую пьесу "Страницы жизни", и Ефремову досталась роль рабочего Кости Полетаева.
С того момента, как Ефремов в кепочке набекрень и в брюках, заправленных в хромовые сапожки, появлялся на сцене, от него невозможно было оторвать глаз. Он улыбался - и зал был готов расхохотаться, он хмурился - публика тут же настороженно затихала. Потом эта кепочка появится во многих фильмах Ефремова и для части зрителей станет определяющей деталью его собственного характера. А ведь на самом деле он арбатский интеллигент, со всеми полагающимися этому человеческому типу чертами, и прежде всего с тягой к глубокому философскому познанию людей и уважением к другому мнению.
Отсюда - ефремовский Чехов.
Едва ли не самым близким приятелем школьных лет Олега был сын Елены Сергеевны Булгаковой, пасынок Михаила Афанасьевича Сева Шиловский. И потому, насколько я понимаю, и "Мастер и Маргарита" (которую Ефремов на пике своей актерской славы почти полностью прочел у микрофона Всесоюзного радио), и "Собачье сердце", и уж, конечно, "Театральный роман" ему были хорошо знакомы задолго до того, как они были напечатаны.
Про театр он знал все, что полагается знать человеку, который 50 лет был верен завету Станиславского о том, что надо любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Знал все про амбиции, из которых складывается часто атмосфера не только за кулисами, но и иногда прямо на подмостках. Он знал про то, как предают и продают близкие друзья и любимые ученики, как беспощадны бывают публика и даже самая доброжелательная критика. И не без его помощи поднялись на свои пьедесталы многие критические авторитеты, особенно из поколения легендарных в прошлом "шестидесятников". Знал о нетерпимости власти, готовой поставить ему в упрек любую неудачу...
Человек театра, он был верен театру и его правилам и нормам. Но вот свойство, которое, пожалуй, отличало его от многих, если не от большинства. Он никогда не говорил гадости о коллегах, даже о тех, кто очень сильно обижал его.
Один из последних телефонных разговоров, незадолго до финала. Во МХАТе имени Чехова очередная заварушка, группа молодых актеров судится с руководством театра; обыкновенный служебный конфликт перерастает в склоку, которая выплескивается на экран телевизора и на страницы газет... Разъяренный, я пишу статью на тему о том, что рожденные ползать в небо смотрят с тоской и ненавистью к тем, кто там летает. Статью набирают в одной из центральных газет, у меня в больнице раздается телефонный звонок: "Тебя разыскивает Ефремов". Я не могу говорить, и весь дальнейший диалог ведет моя жена. Ефремов благодарит за статью, но сомневается, не вызовет ли она еще больший поток грязи. Жена пытается объяснить Ефремову, что хамство нельзя оставлять безнаказанным, и вдруг в ответ:
- Оленька, ну разве слоны должны реагировать на мосек? Мы же боги, зачем мы будем отвечать пигмеям?..
В 1994 году, когда уже не было ни Советского Союза, ни единого и неделимого советского народа - "новой общности людей"; когда уже потерпела крах "перестройка" и демократы всех мастей оказались вовсе не демократами, Ефремов поставил пушкинского "Бориса Годунова".
Мне кажется, он сыграл в Годунове сразу всех правителей России - от Рюриковичей до Ельцина. Не пропустил ни тиранов, ни реформаторов. Они все были в его Борисе. "Годунов" во МХАТе имени А.П. Чехова был спектаклем о бессилии любой власти в России, бессилии, не зависящем от формы правления, методов управления, перемены кнута на пряник и наоборот... И о всесилии черни.
Ефремов не обольщался и по отношению к зрительному залу. Однако при всей мудрости, которую, естественно, накопил Ефремов за 50 с лишним лет строительства Театра, он не потерял наивной веры в то, что люди, занимающиеся искусством, прежде всего должны быть порядочными...