Будущий Уральский оптико-механический располагался тогда в столице и, как многие, был номерным, засекреченным. Мог ли предположить фэзэушник Женя Лебедев, что, изучив на заводе N217 азы токарного дела и получив распределение в инструментальный цех, навсегда свяжет свою жизнь с этим предприятием? Что карьеру свою завершит все в том же скромном "звании" токаря в том же инструментальном цехе, но совсем в другом городе?
Ни о чем таком, скорее всего, Женя не думал. Другие у него были заботы: опыта набираться. В ФЗУ, конечно, обучали по полной программе, но изготавливать доверяли изделия не сложнее комбинированных отверточек. Через полтора года учебы планка поднялась. Встретили Лебедева в цехе душевно, выделили одно из лучших рабочих мест, хороший английский станок: действуй, парень! Кое в чем помогал коллега-сменщик. 35-летний наставник казался начинающему токарю пожилым человеком...
Предвоенное производство запомнилось Евгению Ивановичу жесткостью организации труда, дисциплиной. Веривший, как и миллионы сограждан, газетной пропаганде, Лебедев знать не знал ни о репрессиях, ни о "тоталитаризме". Жизненный путь начинался у юноши просто и надежно. Все жили, как в песне Высоцкого, вровень, скромно так... Лебедевы обитали в коммуналке в Сокольниках - двое взрослых и трое детей. Родители Евгения - старые большевики. Мать, ткачиха, в Москве оказалась, приехав на заработки из Западной Белоруссии. Отец, насколько помнится Евгению Ивановичу, был птицей высокого полета - пока не начал пить горькую и скатываться из-за этого вниз по социальной лестнице - одно время магазином заведовал, а закончил вахтером... Денег семье, однако, хватало на жизнь, как у всех, без излишеств. Выходной костюм себе Лебедев тем не менее с заводской получки справил.
Близилась война. Свадьбу они с "бабушкой" (так Евгений Иванович величает свою суженую) сыграли 13 сентября 1941 года. Едва минул медовый месяц, как грянула команда: "По вагонам!". И отправились молодые вместе с заводом в уральскую эвакуацию.
2 ноября их встречал Свердловск. Лебедевы приехали во всем летнем - вещичек потеплее нажить не успели... Мыкались по углам. Однажды за 500 рублей купили у ленинградцев, спасенных от блокады, подвальный закуточек в четыре квадратных метра, где теснились буржуйка да топчан. Неважно жили, говорит Евгений Иванович. Чуть помолчав, поправляется: тяжело жили. Он помнит, как еле выкарабкался из "сыпняка", как в мороз пешком ходил на работу, минуя пустыри и полуразрушенный мост через Исеть. Рабочий день длился 12 часов на жутком сквозняке. То и дело бегали греться в "термичку". Но силы оставались и на посещение театров. В музкомедии давали "Свадьбу в Малиновке", пели Маренич, Викс...
И во время войны, и после Лебедев рвался обратно в Москву. До сих пор не изжил тоску по местам своей молодости. Несколько раз пытался уехать с Урала - и все как-то не получалось. Когда же пришел верный случай, у Лебедевых уже подрастало двое детей - поздно сниматься с якоря, да и жить в Москве с родственниками - тесновато...
Трудно поверить, что этот всегда аккуратный, дисциплинированный трудяга, когда совсем прижимало, "обижался на власть". К примеру, вскоре после войны бросил платить комсомольские взносы в знак протеста: все тот же надоевший квартирный вопрос... Так, добровольно, и вышел из "ленинских" рядов. А квартиру получил, кстати, только в 1961 году.
Вообще-то, по мнению Лебедева, если люди ничего не боятся, тогда и порядка нет. Так он объясняет, скажем, успехи сталинского управления экономикой. Видимо, Лебедев - из тех, у кого трепетное отношение к труду в генах сидит. Токарничать он любит вдумчиво, не торопясь. Когда идет заказ на большую партию деталей - это не по нему, если честно. Стоишь, как автомат, водишь руками по заученным траекториям... Настоящее удовольствие Евгений Иванович испытывает, когда приходится трудиться, как сейчас, над высокоточным инструментом - дело, требующее необыкновенного терпения и надежного опыта. Кроме Лебедева, вряд ли кто на Уральском оптико-механическом заводе с этой работой сегодня справится так, чтобы комар носа не подточил.
Ему не нужны "директивы" и "соцсоревнование", чтобы проявлять профессионализм и добросовестность. Канувшую в прошлое коммунистическую эпоху токарь Лебедев вспоминает без пиетета. И в ту пору, говорит, светлое настоящее обеспечивали себе только те, кто дорвался до руля. Тогда хорошо было, пожалуй, то, что все-таки с власти, особенно низовой, строго спрашивали за то, как простому народу живется.
Мать Евгения Ивановича, убежденная партийка, лет за пять до кончины разуверилась в коммунистических идеалах. История приключилась и странная, и, я бы сказал, страшная. Один из лебедевских родственников впустил квартиранта. Тот, позарившись на жилплощадь, обвинил хозяина... в краже крупы. Родственника посадили. Срок дали приличный. Квартирант стал прибирать квартиру к рукам, и тут уж пришлось Лебедевым вмешаться. Управа на алчного подлеца нашлась в лице высокого чина в Министерстве легкой промышленности (Лебедевым - седьмая вода на киселе). Чин позвонил в суд, и справедливость немедленно восторжествовала. Наглядное проявление всемогущего "телефонного права" разрушило у матери Евгения Ивановича веру в коммунистические идеи и идеалы.
...Пять лет "бабушка" уговаривала Лебедева оставить завод. А он отвечал: "Не могу". И вновь отправлялся в инструментальный цех, ставший ему не то что родным, а воистину своим. В последнее время заметно оживать стал завод. Евгений Иванович жалеет, что дочь, работавшая в одном из соседних цехов, подалась в коммерцию. И жена, и дети, и родственники детей - целый клан Лебедевых копил трудовой стаж на Уральском оптико-механическом. Так уж случилось, что Евгений Иванович - последний из могикан. Сын недавно вышел на пенсию, увлекся сельским хозяйством...
Ни о чем Лебедев не жалеет. Говорит: чего жалеть - живи да радуйся. И годы свои особенно не считает. И судьбы другой для себя не просит. А печаль у Евгения Ивановича одна: некому передать мастерство. И впрямь: уйдет - кто заменит уникального мастера? Молодежи в цехе практически нет, поскольку профтехобразование развалено, рабочие профессии стали непрестижными.
Что ж, пусть время создает новые законы, пусть люди творят новые эпохи. Свою удивительную судьбу, свой долгий трудовой стаж Евгений Иванович объясняет вовсе не какой-то там пролетарской сознательностью. Одна жена, одна работа... "Однолюб я", - говорит токарь Лебедев.