- Андрей, на ТВЦ говорят, что "Ночной полет" был снят с эфира, поскольку программа выходила в течение почти трех лет в одном и том же формате, не меняясь. Разделяете эти упреки?
- Я не хочу говорить о своем расставании с ТВЦ. Все это осталось у меня в прошлом. Что касается формата программы, то все телевизионные интервью определяются индивидуальностью ведущего. Остальное важно в эфире лишь в течение трех минут: как подтверждают специалисты, ровно столько времени декорации влияют на зрителя. Если разговор потрясающий, то уже все равно, где он происходит. Если я веду программу плохо - ничто не может меня спасти. Главное правило, благодаря которому я и сделал столько эфиров, - спрашивать гостя о том, что мне самому интересно. Давая многочисленные интервью, я крайне редко встречаю людей, которые спрашивают меня о том, о чем им интересно, чаще о том, о чем принято говорить, поэтому все задают одни и те же вопросы.
- Наверное, важно, чтобы беседа была интересной, но таковой ее делают провокационные вопросы, которых вы почему-то избегаете. Порой кажется, что ваши интервью протекают как-то уж слишком размеренно...
- Это ваше право так считать. Совершенно нелепо было бы сейчас начать объяснять, почему я веду интервью так, а не иначе. Понимаю, что моя манера беседы кому-то может нравиться, а кому-то нет, но я совершенно об этом не думаю. На АТВ меня научили не злоупотреблять своей властью над собеседником. Существует два вида интервью. Первый - это Караулов: что вы делали такого-то числа такого-то года? - больше похоже на допрос. А второй, кажущийся мне куда более интересным, - этакий задушевный треп, который никогда не может надоесть.
- Недавно у вас был эфир с Михаилом Задорновым, который незадолго до вашей с ним встречи вернулся из Южной Америки. Когда он рассказывал о каких-то диковинных зверушках и экзотической природе, это выглядело достаточно мило, но когда принялся говорить об истории цивилизации, взаимодействии рас и так далее, мне, да и, наверное, многим телезрителям тоже, было несколько странно, как вы это стерпели. Ведь он же не историк, не этнограф, чтобы рассуждать на такие темы.
- Вот это принципиальный вопрос. И самое смешное, что вы обращаетесь с ним к человеку, который одновременно ведет эфиры, ставит спектакли, пишет романы и сказки, то есть занимается массой дел, которыми вроде бы не должен заниматься. Задорнов энциклопедически образованный человек, и, если бы у меня была возможность, я провел бы с ним еще несколько бесед о возникновении человечества, о Боге, о Вселенной - обо всем этом у него, на мой взгляд, есть совершенно феноменальные мысли, которые ему негде высказать. Почему вы считаете, что он не имеет на это право? Огромный резонанс получили, например, мои беседы с учеником Анатолия Фоменко - Андреем Подольцевым, который является бизнесменом. Ну и что? Да и сам Анатолий Тимофеевич не историк, а математик. А еще он рисует прекрасные картины. Мне как раз бывает очень интересно беседовать с людьми, которые не хотят замыкаться в каком-то одном амплуа, а стремятся самореализоваться в чем-то еще.
- Мне попался отрывок из вашего романа "Посланник", в котором описывается, как некая телекоманда снимает репортаж с Голгофы. И этот фрагмент был наполнен таким скепсисом, если не сказать презрением, по отношению к телевидению, что с большим трудом верится, что написан телевизионщиком. Неужели вы в душе презираете свою работу?
- "Посланник" - довольно большая книга. В ней есть моменты гораздо более резкие по отношению к телевидению. Но это вовсе не означает, что я не люблю свою работу. Дело в том, что телевидение бывает разным. Скажем, существование Познера и программы "Времена" убеждает меня в том, что вообще-то оно хорошее. Но я переключаюсь на другой канал, а там в то же самое время идет что-то запредельно пошлое. Из такой ситуации есть два выхода: либо сказать себе, что телевидение ужасное и я отстраняюсь от него, либо сказать, что, да, телевидение в чем-то и не очень хорошее, но я могу попробовать его чуть-чуть улучшить. Я выбрал для себя второй путь и, хотя не уверен, что многого в этом достиг, моя цель - постараться сделать ТВ более добрым и обращенным к интеллигенции, то есть к той части аудитории, о которой здесь вспоминают крайне редко. Не хочу сказать, что только я один пытаюсь это сделать. Но все-таки большинство телевизионных деятелей обращается к другой публике.
- То есть рынок, воцарившийся в Останкино, наше телевидение испортил?
- К сожалению, на телевидении рынку появиться не дали.
- Как это "не дали"?
- Ну о каком рынке может идти речь, если у нас только одна компания держит всю телерекламу в своих руках, только одно агентство определяет телерейтинги? Какой же это рынок, если несколько лет назад телевидение принадлежало трем-четырем олигархам, которые с помощью своих телеканалов боролись между собой? А теперь оно постепенно возвращается в руки государства, которое также рассматривает его как средство пропаганды и использует прежде всего для того, чтобы направить мысли народа в нужном направлении. В таких условиях рынок просто невозможен. Весь конфликт с ТВ-6 - это какой-то бред, только подтверждающий сказанное мной. Причем я не уверен, что все эти события не спровоцированы кем-то специально. Ибо на телевидении нет не только рынка, но и элементарного порядка.
- Кстати, если говорить о рыночных отношениях и о порядке, я слышал, что ваши собеседники, желая попасть в "Ночной полет", постоянно предлагают вам взятки...
- Не постоянно, но несколько раз такое было.
- Вы отказывались?
- Разумеется, отказывался. Вообще это очень странный вопрос для человека XXI века: почему вы не берете взятки? В замечательном фильме "Чужие письма" учительница, когда подопечная спрашивает ее, почему нельзя читать чужие письма, говорит: просто нельзя - и все. И тут то же самое. Наверное, так меня воспитали родители. Может быть, дело еще и в том, что для меня зарабатывание денег не является главной целью. Если бы я думал прежде всего о деньгах, наверное, не работал бы в телекомпании АТВ. Но мне нравится атэвэшная атмосфера, мне очень интересно работать с Анатолием Малкиным. Нравится и то, что мне на АТВ хотя и со скрипом зубовным, но разрешают заниматься театром.
- В одном из интервью вы сказали, что ваш главный жизненный принцип - ничего не принимать всерьез. Всегда ли вам удается ему следовать?
- Сказать так я никогда не мог, потому что есть вещи, к которым отношусь очень серьезно: семья, здоровье моих близких, будущее моего сына. Просто я считаю, что есть очень мало дел, по которым следует сходить с ума. Вот недавно у меня была премьера спектакля "Любовь в двух действиях", который мы поставили за два с половиной месяца. Когда я пришел на первую репетицию, то сказал актерам свою любимую фразу: "Работать надо весело и быстро". Но это не значит несерьезно. Точно так же мы работаем и с командой "Ночного полета".
- В вашей новой постановке задействованы известные актеры: Елена Шанина, Михаил Жигалов, Владимир Стеклов, лидер группы "Любэ" Николай Расторгуев, а в спектакле "Сон императрицы" играет сама Илзе Лиепа. Как вам удалось заполучить эту "звезду"?
- Илзе Лиепа - мой ближайший друг. Творческим результатом нашего знакомства стала пьеса "Солнцестояние". Илзе однажды предложила мне потрясающий сюжет, но я отказался "красть" ее идею, и мы вдвоем, сидя плечом к плечу перед компьютером, написали эту пьесу.
- Рассказывают, что поначалу ваши с ней отношения складывались не лучшим образом.
- Мы познакомились, когда Илзе пришла ко мне на "Ночной полет", и, надо сказать, тогда не понравились друг другу. Она показалась мне достаточно высокомерной, а я ей - обычным и скучным. Но наш общий друг Миша Жигалов сказал: "Ребята, вы что-то друг друга не поняли, вам обязательно надо подружиться", - и привел Илзе ко мне домой. Я очень быстро понял, что все ее высокомерие кажущееся, что на самом деле это добрый, мягкий и очень ранимый, а поэтому вынужденный защищаться человек. Сейчас мы иногда говорим друг другу, что прожили вместе целую жизнь - так многое нас с ней соединяет.
- Долгое время на радио "Эхо Москвы" вы вели программу "Диалоги о любви". Как, на ваш взгляд, соотносятся любовь и творчество?
- Я никогда об этом не думал, потому что, мне кажется, есть некая жизнь, которая вообще не делится ни на что. Другое дело, что все мои пьесы - пишу ли я про Екатерину II или про Ленина - получаются про любовь. Может, в этом есть какая-то странность, но так происходит само собой.
- У Ахматовой есть такие строки: "Одной надеждой меньше стало, одною песней больше будет"... Считаете ли вы, что творчество в большой степени питает неразделенная любовь?
- У кого-то это может быть и так. Но я не тот человек, который что-то создает через страдания. И, кроме того, никогда так серьезно к себе не относился, чтобы размышлять о том, почему я что-то написал. Моя жизнь состоит из постоянной работы: театр, телевидение, книги. Я все время чем-нибудь занят, работаю даже в отпуске. И сейчас в этой гонке уже дошел до такого состояния, что очень надеюсь в ближайший отпуск не взять с собой компьютер. Это будет впервые за последние пять лет.
- Получается, что ваша жизнь расписана по минутам?
- Именно поэтому мне на все хватает времени. Я занимаюсь тем, что доставляет мне огромное удовольствие: веду телепередачи, ставлю спектакли, сочиняю пьесы. Просто мне это нравится значительно больше, нежели какие-то другие развлечения. Если бы я больше любил, допустим, пить водку, то этим бы и занимался. Человек - это такое существо, которое стремится к радости, а не к печали. Есть такая поговорка: "Делай как должно, и будь что будет". Я ее для себя перефразировал так: "Делай как должно и доверься Богу". И стараюсь так жить.