В Государственном музее А. С. Пушкина открылась выставка, посвященная альбому
В Государственном музее А.С. Пушкина открылась выставка, посвященная хрупкому спутнику изысканных столичных аристократок, уездных скромниц, неутомимых путешественников, странствующих художников, записных острословов — альбому. Пройдясь по залам, можно лишь вздохнуть вслед за Максимилианом Волошиным — «Альбомы нынче стали редки».
Сама идея подобной выставки кому-то может показаться если и не странной, то, во всяком случае, малоперспективной: трудно найти объект, настолько не рассчитанный на обитание за стеклом музейной витрины. Альбом нужно держать в руках, ощущая шероховатость кожи или коленкора, вдыхать еле уловимый аромат, исходящий от переплета, наконец, бережно переворачивать страницы. Вся суть альбомов в перелистывании — тут со знаменитым художником Ильей Кабаковым, входящим в когорту тех немногих, «кого, затаив дыхание, рассматривают во всех музеях мира», трудно не согласиться. Его работы, кстати, представлены несколькими листами из альбома «Полетевший Комаров» (1974): того самого, который в 2008 ушел с торгов в нью-йоркском отделении Sothbey’s за 445 тысяч долларов.
И все же альбом лучше видеть за витриной, чем не видеть вовсе. Хорошо уже то, что со времен своего появления он обрел гораздо более удобную форму: не будем забывать, что изобретшие альбом римляне называли этим словом белую покрытую гипсом доску, на которой писались документы, предназначенные для сведения широкой общественности. Таскать такую за собой в салон прекрасной дамы или на пленэр было бы более чем утомительно.
Большинство альбомов, представленных на выставке, не литературные, а художественные. Дорожные зарисовки путешествующих аристократов XIX века, рабочие альбомы начинающих и вполне состоявшихся художников века XX-го, даже «альбомные проекты» уже из нашего тысячелетия. История русского альбома уложена в логику экспозиции между двумя полюсами, на одном из которых ода обыденности (портреты домочадцев и домашних любимцев, нарисованные изящные букеты, словно созданные лишь для того, чтобы цвести на диванных подушечках), а на другом — вызов ей (карикатуры на писателей и общественных деятелей, фотографии хиппующих молодцев).
Дивными пейзажами из альбомов семейства Бакуниных-Полторацких или Алексея Николаевича Оленина можно любоваться бесконечно, восхищаясь, возможно не столько игрой красок, сколько умением мастеров былых времен неприметным движением кисти останавливать быстротекущее время.
В легкое изумление приводит альбом «Поздравительный букет» (1964), подаренный ко дню рождения Алексею Крученых (тому самому, что уверял, будто в его пятистишии, начинавшемся словами «дыр бул щыл», «больше русского национального, чем во всей поэзии Пушкина»). Составлен сей «букет» был человеком незауряднейшим — писателем, текстологом, коллекционером, авторитетнейшим специалистом по истории русского авангарда Николаем Харджиевым — и состоял из стихов, автографов, рисунков Ларионова, Эля Лисицкого, Малевича и иных буревестников-авангардистов.
Но, признаться, самое сильное впечатление производят альбомы из тех самых «мест не столь отдаленных», где эти непрочные тетрадки, по идее, вообще не могли ни существовать, ни тем более уцелеть. Скупая четкая этикетка: «10-й лагпункт: Мордовия: Береста, бумага»... А за ней история 16-летней девочки, получившей в 1951-м, как и еще полтора десятка ее товарищей-ровесников по «Союзу борьбы за дело революции», 25 лет лагерей по пресловутой 58-й статье. Сусанне Печуре альбом подарила солагерница. И Бог весть, сохранился бы он, если бы девушку, отсидевшую пятую часть срока, не реабилитировали в 56-м. А рядом лежит рукописный альбом со стихами. На пятистах страницах — Маяковский, Брюсов, Блок, Тютчев, Ахматова, Есенин, Северянин, Мандельштам, Пастернак, Багрицкий, Луговской. Записаны они по памяти(!) Софьей Потресовой и Верой Берсеневой, отбывавших свои сроки в лагере с романтическим названием «Орлово-Розово» в Кемеровской области. Вера из лагеря так и не вышла. Софье повезло — после амнистии она работала корректором, да не где-нибудь, а в «Советском писателе».
Альбом считают и портретом владельца, и собранием эскизов к портретам тех, кто его заполнял, и портретом эпохи. Все верно. Но какому бы человеку (и веку!) он ни принадлежал, это всегда безмолвный диалог не только с владельцем и эпохой, но и с самим собой. Более или менее результативная попытка ответить самому себе на вопрос, каким я вижу этот мир, что я делаю в нем. Не потому ли временами кажется, что не мы рассматриваем альбомы на подставках, а они внимательно наблюдают за нами?