Птифур – это маленькое пирожное, которое Елисеев придумал печь в своей пекарне при своем знаменитом магазине
Сегодня исполняется 115 лет со дня открытия в Москве Елисеевского магазина. И у каждого причастившегося свои воспоминания. Я, например, прекрасно помню: вернувшаяся из Москвы моя тетушка раскрывает фибровые чемоданы — и я устремляюсь к коробкам с конфетами из Елисеевского. Сноровисто выковыриваю их из гофрированных лунок для главной своей подруги, тети Тони, престарелой вдовы художника Урядова. Она была уцелевшим осколком прежней жизни, и я у нее проводила все свое время. А отец тети Тони работал приказчиком у самого Григория Елисеева!
Тетя Тоня говорила об этом почему-то шепотом и при этом поднимала узловатый палец: «Языки знал. У Елисеева почти все продавцы языки знали — они же должны были общаться с клиентами, в том числе и с иностранцами. Так-то, милочка!»
Она сказывала мне, и всегда с новыми подробностями, житие купца Елисеева. Про то, что родился он, когда его отцу было 60, а матери — за 40, про нечаянную его любовь к жене купца Васильева, про то, что собственная его жена категорически отказалась дать развод и покончила с собой, а его пятеро сыновей из-за этого отказались от отцовского наследства, отреклись от него самого и даже от дворянского титула. Так-то, милочка! Что двоих из них потом расстреляли при Советах, а остальные — фьють, только их и видели, но с отцом-то и там ни-ни. Так что он умер на чужбине от тоски и печали, пережив и свою вторую жену...
Поскольку тогда ни интернета, ни «Википедии» еще и в помине не было, похоже, тетя Тоня слышала рассказ от очевидцев, так как он правдив. Для меня же главным доказательством всамделишности происходившего служила жестяная коробочка с надписью «Ландринъ, 1904», в которой тетя Тоня хранила иголки.
Принесенные мною конфеты из Елисеевского тетя Тоня, конечно же, расхваливала, даже преувеличенно — воспитание! А для меня гастроном № 1 всегда ассоциировался именно с ней и с потрясающими по красоте конфетными коробками, в которых она хранила фотографии со вполне уловимым лакричным запахом.
Да, еще тетя Тоня обогатила мой детский лексикон словом «птифур». Когда бабушка выкладывала из сумки обычную ромовую бабу или затрапезный бисквит с розочками за 22 копейки, я восклицала: «Сейчас бы птифур!..» Бабушка смешно сердилась — ей казалось, что прежние названия лучше забыть, все равно они уже не вернутся в наш быт. Хотя птифур — всего-навсего маленькое пирожное, которое Елисеев придумал печь в своей пекарне при магазине.
Надо сказать, при его магазине не только пекли и делали кондитерские изделия, но и обжаривали кофе, разливали вина, коптили колбасы...
Это он первым придумал выкладывать в витринах горками фрукты. Не допускал даже слегка помятых. И поскольку выносить и тем более что-то выбрасывать было строжайше запрещено, то все эти экзотические фрукты, мятые или слегка вялые, надлежало съесть сотрудникам магазина.
Кстати, в 1930-м, когда сам Елисеев уже более 15 лет как жил во Франции, Елисеевский магазин был единственным местом в СССР, где можно было купить ананасы. Еще из ностальгического: лет 15 назад к нам в редакцию «Труда» часто наведывалась маникюрша делать нашим дамам маникюр. Она всю жизнь прожила во дворе Елисеевского магазина. Как-то Лидия Михайловна рассказала о панике в Москве в середине октября 1941-го, когда началась эвакуация. О том, что солидные, казалось бы, люди в одночасье сделались мародерами и опустошили дотла склады знаменитого магазина. Картина, вздохнула она, была неприглядная, и потом уже у нее не получалось относиться к своим соседям с былым пиететом.
В последнее время ловлю себя на том, что, каждый день проходя мимо Елисеевского, я даже не вспоминаю о нем. Раньше такое было невозможно. Он зазывал прохожих своими запахами. Одна створка двери всегда была открыта, так что ты как бы непроизвольно оказывался в вестибюле, и тебе только оставалось, сделав усилие, отворить тяжелую внутреннюю дверь: А там уж концентрированный дурман лишал тебя воли, и тебе оставалось лишь определиться с выбором. А сейчас нет-нет да и спросит прохожий, где же, собственно, Елисеевский, уж не переехал ли — это стоя рядом, в трех метрах от двери! Или мы заелись, и наша сигнальная система не реагирует на раздражители, или раздражители не те?
Однажды я листала у коллекционера и писательницы Елены Лаврентьевой каталог магазина «Мюр и Мерилиз» за 1913 год и вполне понимала писателя Александра Кабакова, написавшего одноименный рассказ. Каково же было мое изумление, когда на вопрос, кому же эти Мюр с Мерилизом так мешали, что исчезли с лица земли, Лена сделала большие глаза: «Да это нынешний ЦУМ, самый бесполезный магазин Москвы, где все цены на порядок выше, чем в любом другом».
Сейчас, 115 лет спустя, Елисеевский уже перестал быть для нас фетишем. Хотя, как знать, может, и эти не самые лучшие его дни мы скоро будем вспоминать с ностальгией. В правительстве Москвы на знаменитый магазин большие виды: вот уже год его готовят к продаже.