Подобное трагическое завершение жизненного пути является своего рода естественным профессиональным риском для многих обитательниц спецотделения здешнего психоневрологического интерната, наподобие полета в бездну для альпиниста или опасности быть разорванным на куски для неудачливого сапера. Здесь, в 45 километрах от Кудымкара, в сельце Кува, что в переводе с коми-пермяцкого означает "мертвая вода", нашли приют бывшие убийцы, воровки и мошенницы, ставшие теперь просто старыми и больными женщинами, которым негде приклонить голову и не на что жить. Сегодня два жилых корпуса на окраине села являются пристанищем для семи десятков бабушек - бывших заключенных исправительных учреждений Прикамья.
Здание общежития, где когда-то был кожевенный заводик, разогнанный в начале тридцатых годов, изрядно поношено. В вестибюле жилого корпуса, поближе к свежему воздуху под бдительным присмотром сержанта Андрея Меркушева (в общежитии свой милицейский пост), расположилась компания бабушек-картежниц.
Сегодня Меркушев, можно сказать, отдыхает. Традиционная трехсуточная "страда", открывающаяся для здешних стражей порядка днем выдачи отставным уголовницам пенсии, завершена. Обеспечиваемые мирно пьют крепкий чаек, вяжут носочки. Совсем не пьют в интернате лишь две пансионерки, Надежда К., носившаяся по интернату с ножом, слава Богу, в этот раз опять никого не зарезала и тихо отбывает свои трое суток административного ареста в Кудымкаре. Служебных обязанностей у сержанта остался сущий пустяк: составить протоколы на штраф для самых буйных - кому на тридцать рублей, кому на шестьдесят, а в последнее время все чаще и на восемьдесят.
Милицейский пост появился в интернате года четыре назад. До того же в общежитии проходу не было от сельских "кавалеров", которых почтенный пенсионный возраст здешних красоток нисколько не смущал. Как, впрочем, не смущает и поныне. Наличием сорокалетнего ухажера у перешагнувшей шестидесятилетний рубеж пансионерки в Куве никого не удивишь. По мнению участкового, местные мужики любят своих отягощенных криминальным прошлым подруг за то, что у тех есть деньги - пенсия. В безработной и потому малоденежной Куве способность дамы вознаградить пылкость чувств кавалера бутылкой самогона ценится выше, чем наличие соблазнительных форм и юной свежести. В глазах определенной части аборигенов мужского пола обитательницам интерната придает дополнительную "сексапильность" и их способность раздобыть денег, когда пенсия уже израсходована. (Директор интерната Нина Николаевна Чакилева с горечью демонстрирует внушительный перечень покрывал и тапочек, халатов и одеял, тайком вынесенных из палат общежития с тем, чтобы впоследствии всплыть в местных самогонных синдикатах).
Наконец, местные Джульетты способны покорить сердца своих избранников и классическим путем - через желудок. В день моего приезда в ассортименте здешней столовой значились жареный минтай, салат из свежих огурцов, селедочка с картофельным пюре, мясные тефтели с гречневой кашей... Не скрою, меню богаделен для людей, посвятивших свою жизнь разрушению устоев общества, представлялось мне несколько иным. Разгадка же секрета отражает один из парадоксов нынешней российской действительности: в интернате также содержатся психически нездоровые люди, которым полагается высококачественное питание, автоматически достающееся и бывшим "зечкам" (не заводить же две кухни и два штата поваров). Ну а поскольку порции вполне приличных размеров, то местные дамы охотно делятся со своими кавалерами, редко бывающими вдоволь сытыми.
Обитательницы дома-интерната своих партнеров любят и ценят. Как сами признаются: "Всю жизнь по зонам, по коблам. Хоть на склоне лет узнать, что такое живой мужик".
Проходимся по палатам. Женщина, даже и пережившая неволю, похоже, не теряет частицы женской сути - везде чисто прибрано. Обслуживающий персонал эти тетки держат, что называется, в "ежовых рукавицах". Селянам ставят в вину якобы природную ущербность, генетически присущую представителям финно-угорской языковой семьи эмоциональную вялость (помните анекдот о горячих финских парнях?), и отсутствие внушающего уважение жизненного опыта. В самом деле, что может знать о жизни человек, не спавший у параши, не хлебавший баланды, не крученый "кумом" - опером?
Проведя жизнь на "зоне", пансионерки отлично знают, каким словом какого человека можно уязвить. Когда слова не достигают цели, то в ход могут пойти и плевки. Местные вогулы все это воспринимают, хлопают белесыми ресницами и из природной уступчивости не противоречат. Однако про себя почитают своих подопечных за дармоедок. Администрация сетует: дрова складировать, мусор подгрести, окна помыть - на все эти работы пансионерок не уговоришь. Они согласны выполнять их только за деньги. Если же найдется добровольная помощница, то большинство включается в травлю "предательницы": "Что ты на них работаешь?" По мнению директора Н.Н.Чакилевой, обеспечиваемые с уголовным прошлым приезжают в интернат с одной мыслью: "Мы свое отработали (в основном - принудительно. - Прим. авт.), теперь должны отдыхать".
Не идеальны отношения и между самими пансионерками.
Александра Захаровна К., 69 лет:
- В лагере лучше народ. В карцерах и штрафных изоляторах на что уж люди подбираются: озлобленные, нервные, и то я такой ругани и ссор не слышала.
Галина Михайловна Ч., 63 года:
- Пока трезвые - люди нормальные. Напьются - начинают цепляться друг к другу. От сплетен устаешь.
В год 3-5 женщин просят о переводе в обычные дома престарелых. Однако задержаться там удается единицам. Сказываются обретенные за годы сидения нравы и привычки.
Но могло ли быть иначе? Ведь как оказались "бабушки-разбойницы" в интернате? Вот типичные истории.
Галину Михайловну Ч. мать ребенком отдала в детдом. Позднее разыскала ее на "зоне", попросила денег, обещая навестить дочь в заключении. Галина Михайловна не без труда выполнила эту просьбу (стоит ли говорить, насколько ограничены материальные возможности человека, пребывающего в местах лишения свободы). Получив деньги, мама о своем намерении тут же позабыла. Галина Михайловна неоднократно привлекалась за кражи. Но странной она была воровкой: "заработанные" деньги большей частью тратила на подарки знакомым, подругам по предыдущим отсидкам. Как знать, не явились ли эти кражи попыткой купить толику человеческого внимания, ласки, которых она была лишена с детства.
...Когда Фаина Михайловна С. вышла из тюрьмы в первый раз, то получила строгое предупреждение сестры: еще раз сядешь - не будет тебе ни посылок, ни свиданий, что и произошло во время ее второго срока. Бывший муж тут же забрал дочь в семью свекрови и запретил им видеться.
Всех этих пожилых и больных женщин (по словам начальника медсанчасти интерната Николая Истомина, особенно бабушки страдают от легочно-сердечных заболеваний, подводят их и нервы) не навещают дети. Сами они о себе напоминать стесняются: "Не хочу, чтоб дети знали, какая их мать пьяница и воровка". Конечно, верно, что каждый человек сам определяет свою судьбу, но нельзя не отметить легкость и быстроту, с которой родственники и общество расставались с непутевыми членами семей и социума (почти каждой после "зоны" с трудом удавалось найти работу). Даже на деревенском кладбище у интернатских покойниц своя особая "зона". Вместо крестов - столбики с дощечкой, где начертано имя.
На могилу Риммы Зиновьевны Михальцовой я положил букет цветов. Возможно, первый и последний букет в ее судьбе. Земля тебе пухом, женщина, впервые ушедшая на "зону" в год моего рождения, с тех пор восемь раз судимая и навеки уснувшая здесь, в "мертвой воде". Спи спокойно, а вот "вечной памяти" уже не будет - бугорки быстро зарастают травой, дождь смывает неглубоко прорезанные надписи имен, и дети никогда не придут к могилам своих беспутных матерей.