05 апреля автор интернет-хита «Комбайнеры» и других непричесанных песен про русскую глубинку представит в ДК Ленсовета альбом своего дяди, деревенского жителя Василия Мохова из Волгоградской области. Что побудило Игоря обратиться не к своим сочинениям и как ему, питерскому актеру, живется на две малые родины, жив ли еще на Волгоградчине старый казачий дух – об этом наш разговор.
– Дядя Вася Мохов, чьи песни вы сейчас записали, гораздо лиричнее вас – судя по тем песням, которые я знаю: «По стаканам разолью», «На Казенном пруду»…
– Думаю, что причина только в характере конкретно меня и его. Значит, он сам по себе вальяжнее и спокойнее, чем я, – что и отражается на текстах. Кроме того, он свои песни придумывал на гитаре, а я свои – исключительно на гармошке. Притом музыка у меня всегда была первой. Значит, дело и в гармошке тоже. Вот и ответ... Весь новый диск выдержан в тоне песен дяди Васи Мохова – это я по факту уже могу сказать, как его оценил сам дядя Вася Мохов. Так и сказал, послушав: наконец-то эти песни звучат так, как они изначально писались. То есть без лишнего надрыва – кухонно, для застолья, для друзей. На концерте все-таки они зачастую не так поются – где-то голосом поддал, где-то на бой перешел, – а здесь для записи мы даже гитару с нейлоновыми струнами взяли – получилось лиричнее некуда. 15 песен всего. И даже песня «В Раковку» сыграна на гитаре – так, как изначально была создана.
– В селе у вас многие пишут песни?
– У нас не села – у нас хутора и станицы. Да, думаю, кто-то пишет. Но не уверен, что больше или чаще, чем в других населенных пунктах.
– Гламур наверняка хотел вас приручить. По крайней мере судя по ролику, где вы со скандалом покидаете какую-то передачу, героями которой были некая фотомодель и вы. Вас звали в новогодние передачи? Представляете себя в одном мюзикле, например, с Филиппом Киркоровым или Николаем Басковым?
– Есть три мифа относительно меня. Первый – меня мечтает приручить, огламурить и испортить шоу-бизнес. Второй – меня мечтают заполучить политические партии с целью воздействия на своих избирателей. И третье – что я алкаш. Все это не так. Шоу-бизнесу я сто лет не нужен со своей гармошкой, у него все прекрасно и без меня – он меня знать не знает и, как я догадываюсь, знать не хочет. У политических партий тоже все хорошо без гармонистов. Некоторая прощупка и предложения имели место быть сразу после моего появления на просторах интернета, в первый год еще («Комбайнеры» набрали свой миллион просмотров в августе-сентябре 2010-го. – «Труд»). Так это и понятно: никто не знал, и я в том числе, куда это все пойдет и во что выльется. Вылилось в итоге в некую автономную и творческую, я надеюсь, историю с добровольной самоизоляцией от большинства телевизионных передач. Были отклонены десятки предложений, шедших вразрез с моими представлениями о том, петь или не петь то или иное слово, делать ли аранжировки и так далее. Полагаю, многие или на меня подобиделись, или недоумевают. Так что ни Филипп Киркоров, ни Николай Басков мне в ближайшем будущем точно не грозят. Что касается той передачи – это вообще история самая давняя, еще накануне моего первого концерта, сразу после того, как пошел по интернету ролик про комбайнеров. Это были пилотные съемки передачи «Профилактика», которая и сейчас, по-моему, идет. Только тогда они искали туда ведущих, интерьер, формат – повторяюсь, это была репетиция программы. Я до этого ни на каких передачах не был и искренне думал, что мне дадут спеть и рассказать о Раковке, Глинище и друзьях-комбайнерах. Но начались какие-то неправильные действия со стороны ведущих, и пришлось оттуда удалиться. Конечно, эта передача никогда бы никуда не вышла, а в интернет она попала только потому, что организатор моего первого концерта Алена Суворова, которой я очень благодарен, все это сняла на видеокамеру и разместила потом в сети.
– Знаю также историю, когда вы отказались дать своих «Комбайнеров» в фильм про деревню, сочтя его издевательским.
– Не помню названия, этот фильм питерская студия снимала – ну там деревенские просто дураками представлены, все разменяно на какую-то хохму. Мне не захотелось в этом участвовать. Продюсеры и директор картины, кстати, меня так и не поняли – все думали, что мне денег мало.
– А какая она на самом деле, русская деревня? Там все в порядке, народ не пьет, дороги отремонтированы, зарплату платят исправно?
– Да она какая угодно, как и вся жизнь наша. Где-то газ есть, где-то нет, где-то есть асфальт, где-то нет, кто-то пьет, кто-то не пьет. Но в общем – положение катастрофическое. Она просто исчезает.
– В «Комбайнерах» вы поете про ребят, которые пашут на «Ниве», «Ростсельмаше», ДТ-75… Неужели все это до сих пор работает? А нам внушают, что мы уже ничего своего, даже колхозной сноповязалки, сделать не можем.
– Все это до сих пор работает – исключительно благодаря ребятам. Хотя последние годы вижу больше импортной сельхозтехники на родных полях. Что касается песни, то, во-первых, она писалась, когда иностранной техники еще не было в таком количестве, а во-вторых – больше по воспоминаниям детства и своих друзей, которые конкретно работали комбайнерами – а это все-таки 90-е годы и самое начало нулевых.
– Продолжение темы: судя по клипам, вы играете на гармони «Чайка». Производится до сих пор? Вы ведь наверняка уже заработали на хороший немецкий баян.
– «Чайку» до сих пор производит Шуйская фабрика, правда, очень ограниченными партиями. На баяне я играть не умею. Ни на немецком, ни на каком другом. Там для меня слишком много кнопок.
– Точно в параллель с вашим концертом 6 апреля в Москве в Кремле – премия «Шансон года». Можете представить себя на одной сцене со Стасом Михайловым, Михаилом Шуфутинским, Любой Успенской?
– Я и не знал, что Стас Михайлов – это шансон...
– Мне казалось, что вас многое должно объединять с правдорубами-рокерами.
– Недавно выступал с Александром Феликсовичем Скляром. Притом аж два раза – первый у него на юбилее, второй у меня на концерте на следующий день. Вместе с ним и его замечательными, высокопрофессиональными музыкантами мы сыграли две песни – одну из репертуара Александра Феликсовича, вторую – «Русскую дорогу». Получилось экспериментально и здорово!
– Может быть, вам ближе Игорь Тальков? В некоторых ваших вещах мне послышалась его отчаянная державно-русская интонация, его вера в Русь Святую. Например, в «Ермаке», где с нашими казаками «враг разговаривал, словно крепкий ремесленник с гением».
– В песне поется не про Русь Святую, а про Усть-Медведицкий округ Области Войска Донского. Конкретно про хутор Растеряев Раздорского юрта, которого уже нет, и мы с родней в 2004 году поставили там памятный крест. И про мои мысли, которые я переживаю каждый раз, когда приезжаю на это место из Раковки за 20 километров. А Игоря Талькова я уважаю, естественно.
– По поводу Волгоградской области, откуда идут ваши отцовские корни, регулярно встает вопрос о возвращении ей и городу Волгограду имени Сталина. Как думаете, это бы помогло местным людям, всей России вновь почувствовать себя великой державой?
– Недавно как раз звонил местному жителю по имени Вова Буравлев и спрашивал об этом. Он сказал, что на сегодняшний день существует много более насущных проблем, куда можно вложить деньги. Его лично больше всего волнует строительство никелевого комбината в Новохоперске. Он в этом видит прямую угрозу Донскому бассейну и двум самым чистым рекам Европы – Хопру и Медведице конкретно.
– Вы говорили, что собираете казачьи диалектизмы.
– Ой, ну это надо, чтоб к месту было, а иначе какой-то лубок получится. Да и меньше этого всего сейчас. Общее информационное поле постепенно делает и язык общим… У нас часто буквы меняются в выражениях или ударения: пЕски, наСпротив, коЛидор, эНтот, Исть, понЯл, глупОй. Глаголы -- грЕбовать (брезговать), смогутИл (всполошил), шумнуть (позвать), чего не брОешься(бреешься)? У нас никогда не употребляется слово «вдоль» -- вместо него всегда «об»: деревья растут об речку, я иду об дом…
– Отчего, когда вы ведете рассказ из Раковки (есть такой клип), начинаете отчетливо гэкать – мягко произносить «г»? Прикол или непроизвольно?
– Да потому что я там всегда гэкаю. У меня как роуминг включается на телефоне: Поворино проехал – и понеслось, начинаю гэкать. Всю же жизнь там летом жил.
– Видел клип с концерта, где вы торжественно прощаетесь с матерными песнями, вроде «Мозгодроток». Вы в самом деле больше их не поете?
– Как это не пою? Обязательно пою. Но в тех случаях, для которых они и писались, а именно на посиделках с друзьями. Я их и пел-то всего на четырех концертах в общей сложности. Пока эти встречи были относительно камерными. А как только стали приходить пенсионеры с детьми – перестал.
– Как популярность автора «Комбайнеров» сочетается с работой в театре? Ваше появление в роли Волка или Буратино на сцене питерского Театра «Буфф» не срывает спектакль, публика не тычет пальцем: вон, тот самый!?
– Вы меня слегка переоцениваете. Кроме того, в этих образах меня порой сложно узнать и идентифицировать как комбайнера.
– У театра не было идеи – поставить спектакль по вашим песням?
– Да нет, эти две истории не пересекаются. Кроме того, у нас театр веселый – совсем не в духе моих песен. Хотя иногда для детских утренников пишу песни. Точнее, тексты песен на известные мелодии, которые мне дает наш рулевой – Елена Михайловна Зубович.
– Не боитесь «забуксовать» в гармошечных песнях? 10 песен под гармошку можно послушать без труда, 20 уже значительно труднее, а когда все творчество – под гармошку? Куда думаете двигаться дальше?
– А оно само двигается, независимо от того, боишься ты или не боишься. Взять, например, клипы наши. Сначала все на телефон снималось. После «Звонаря» это перестало работать. То ли песни другие пошли, то ли нам это поднадоело. И мы сняли на фотоаппарат два клипа – «Весна» и «Ростов». А последний клип «Ермак» – вообще мультик. Куда пойдет дальше, я и сам не знаю. И это прекрасно – потому что если ты знаешь, как именно все будет, это уже не творчество, а план и конъюнктура. То же самое, думаю, коснется и музыки. А может, и нет.
– Вы, как я понял, лет до 22 прилично пили. Что побудило бросить?
– Страх помереть. Алкоголизм – это не болезнь. Я в нее не верю. Просто людям нравится пить. Но как только они понимают, что если так продолжится, им скоро отъезжать на крестовый хутор, то пугаются по-настоящему, прекрасно бросают сами, причем сразу – и никакого постепенного перехода, и никакой физической зависимости. То, что нельзя бросить, – ложь, у меня друзья бросали – примеры ярчайшие.
– Что за ангел рядом с вами в песне «Звонарь»? Это только сценическое партнерство или нечто большее?
– Это Елена Гвритишвили. Она помогает петь партию ангела в песне «Звонарь». Правда, только в Москве и Питере. В Твери еще вместе пели – а так по городам она не ездит, потому что учится в школе. Ей 14 лет.
– В Раковке еще нет музея песни «Комбайнеры»?
– Там самих комбайнеров-то осталось – на пальцах одной руки пересчитать. Сельское хозяйство же разваливается. Впору скоро будет открывать музей не песни, а реальных тружеников-комбайнеров.
– Если бы вы оказались на месте Юрия Шевчука на той знаменитой встрече творческой интеллигенции с Путиным, о чем бы спросили?
– О-о-о.... Слабо представляю, чтобы я там оказался.