ЧТО-ТО СЛЫШИТСЯ РОДНОЕ

Наши знания о современной литературе Страны восходящего солнца до недавнего времени в основном ограничивались произведениями Акутагавы и Кавабаты, Оэ и Мисимы (и то - многие ли их читали?), а представления о японцах у многих сводились к расхожим понятиям вроде "самурай", "гейша", "кимоно" да "чайная церемония".

Поэтому заметным культурным событием стал недавний выход антологии "Новая японская проза" (издательство "Иностранка" при содействии Японского фонда). В ней представлены имена, практически не известные у нас, однако на родине очень популярные. Читатель получил уникальную возможность узнать, чем и как живут сегодня наши дальневосточные соседи.В антологии два тома, с лаконичными названиями "Он" и "Она" - авторы разделены "по половому признаку". Мужскую команду скомплектовал известный японский критик, русист Мицуесси Нумано, а женскую - наш японист Григорий Чхартишвили, более известный как автор популярных детективов об Эрасте Фандорине и монахине Пелагии - Борис Акунин (Кстати, в "фандоринской" серии японские мотивы звучат довольно явственно).
Судя по текстам, процессы, идущие в русской и японской литературе, в чем-то схожи. Но, скажем, разрыв с традиционными патриархальными ценностями на Японских островах произошел позднее, чем у нас, и воспринимается там еще обостреннее. Как и у нас, существенны проблемы, связанные с отказом от самобытности, ориентацией на западные образцы, стиранием грани между искусством серьезным и развлекательным. Бросается в глаза принципиальная безыдейность и всепроникающая ирония...
Составитель "женского" тома цитирует известную речь Иосифа Бродского "Похвала скуке" и замечает по этому поводу: "Это классическое описание энтропического общества, лишенного каких бы то ни было потрясений, - такого общества, в которое вслед за Америкой и Западной Европой превратилась Япония. Блаженная бессобытийность, или, как писали критики советских времен, "бестемье", становится главным содержанием японской прозы". Что-то слышится родное... Не только с идейно-тематической точки зрения, но и в отношении манер, стилей: стеб, сюр, постмодернистские игры занимают все большее место в литературе.
Скажем, "веселый римейк сказки про Мэри Поппинс" - так представляет Г.Чхартишвили рассказ Еко Тавада "Собачья невеста", который он, кстати, и перевел. "Веселость" рассказа заключается, видимо, в его образной близости к Владимиру Сорокину, известному, в частности, своим повышенным интересом к разного рода физиологическим отправлениям, что многих шокирует у нас, но не в Стране восходящего солнца, где он недавно провел целых два года. Между прочим, Еко Тавада и Владимир Сорокин встретились на "круглом столе", приуроченном к выходу антологии. На встрече, устроенной посольством Японии в РФ и Японским фондом в Библиотеке иностранной литературы имени Рудомино, участвовали также составители двухтомника прозаики Эйми Ямада, Масахико Симада, а также Татьяна Толстая.
Как пишет Г.Чхартишвили, наши восточные соседи справедливо упрекают нас в клишированности представлений "о японцах как о свирепых брюховзрезателях, а о японках как о сплошных Чио-Чио-Сан и "девушках из Нагасаки". Но, оказывается, "есть свои стереотипы в представлении о русских и у японцев". У многих из них слово "русский" вызывает одну ассоциацию: "медведь"...
Что тут поделаешь? Остается читать друг друга. Медведям - про потомков доблестных самураев. И - наоборот.