С кого же был списан поэтом «Татьяны милый идеал»?
215 лет прошло со дня рождения Пушкина, которого мы по привычке называем «наше все», но о нем самом знаем далеко не все – загадки порой возникают при ответе на самые, казалось бы, простые вопросы. И все новые поколения исследователей стремятся разгадать головоломки истории. С одной из таких разгадок читателей «Труда» знакомит историк Михаил Филин.
Незавидна посмертная доля гениев: ревнители норовят превратить их в бестелесных ангелов, хулители – в порочных демонов. И те и другие мешают увидеть в них живых людей, которым ничто человеческое чуждо не было. На днях на улицах Москвы поклонники Александра Сергеевича устроили блицопрос «Ваш любимый поэт». Ответы были вполне предсказуемы: 9 из 10 не задумываясь называли Пушкина. Но при том, что проходят его в школе чуть не каждый год, из насыщенной биографии поэта память большинства респондентов сохранила лишь пристрастие его к карточным играм, пресловутый «донжуанский список» да роковую дуэль с Дантесом, соблазнившим (и в этом многие абсолютно уверены!) красавицу Натали...
Среди любимых произведений столь же предсказуемо лидировал «Евгений Онегин». Стремясь блеснуть эрудицией, мужчины вспоминали о «дяде самых честных правил», застревая на пятой строке про его пример, который «другим наука». Зато представительницы прекрасного пола принимались довольно бойко декламировать «Письмо Татьяны», и, как ни странно, кое-кто умудрялся добраться до половины, ни разу не сбившись. Представить себя на месте пушкинских героев соглашались немногие, но поверить в то, что история, изложенная в романе, могла произойти на самом деле, отказывались даже они. Так неужели «энциклопедия русской жизни» (как, напомним, называл «Онегина» Белинский) не имеет никакого отношения к реальности?
Не слишком любопытные нынешние читатели не ломают голову над тем, кто стал прообразом «бедной Тани». Но какие баталии вокруг этого вопроса разгорались во времена оны! Многие современники поэта отводили эту роль юной жене известного декабриста генерала Михаила Фонвизина Наталье. Она и сама так считала, и ее второй муж, лицейский друг поэта Иван Пущин, поддерживал ее в этом мнении. Были и такие, кто видел в Татьяне княгиню Софью Щербатову, супругу московского генерал-губернатора, героя войны 1812 года. Пушкинисты расходись во мнениях еще сильнее. Одни стояли за Елизавету Воронцову, супругу одесского генерал-губернатора, предмет пылкой южной страсти Пушкина. Другие – за Анну Керн, «гения чистой красоты», хотя роман с ней начался у поэта гораздо позже, чем в «Евгении Онегине» возник впервые образ Татьяны. Третьи видели в этой роли провинциальную барышню Анну Вульф, близкого друга и соседку поэта по имению, несмотря на то что она никогда не была замужем. Четвертые спорили о сестрах Раевских – Екатерине, жене генерала Михаила Орлова, и Марии, вышедшей замуж за участника заговора декабристов генерала Сергея Волконского и последовавшей за ним на каторгу в Сибирь.
Обилие версий привело к тому, что одно время принято было считать: как Онегин – не «снимок верный» автора романа, так и Татьяна собрана из черт разных женщин. А между тем реальный прототип был, поэт сам признавался в этом, но сделал все возможное, чтобы никто не смог догадаться, кто была эта женщина. Не потому ли, что некоторые коллизии его собственной жизни могли бы проступить сквозь судьбу Евгения в большей мере, чем самому Александру Сергеевичу этого хотелось?
Приоткрыть столь тщательно оберегаемую тайну попытался писатель и историк Михаил Филин, многие годы занимавшийся изучением пушкинской эпохи. Он – ученик патриарха современного пушкиноведения Валентина Семеновича Непомнящего. Совместно ими была написана фундаментальная работа «Дар. Русские священники о Пушкине». Его недавно вышедшая книга называется «Мария Волконская. «Утаенная любовь» Пушкина».
– Смотрите, – рассказывает Михаил Дмитриевич, – вот короткая фраза: «Облокотясь, Татьяна пишет». Такая романтическая картинка. Но что из нее следует? В кругу знакомых Пушкина была девушка, которая любила сидеть, опершись на локоть. В этой позе она изображена и в зрелые лета на самых известных своих портретах. Эта девушка была ровесницей Татьяны и, как и она, «выражалася с трудом на языке своем родном», а писала только по-французски. В Одессе, где Пушкин работал над второй и третьей главами романа, ненадолго обосновалось и семейство этой барышни, издавна с ним дружившее. В черновиках третьей главы, почти целиком посвященной переживаниям влюбленной героини, есть странный «конспект», весьма напоминающий сжатый перевод любовного послания. А в черновиках предыдущей главы есть пометка по-французски: «3 ноября 1823 письмо от М.Р.» и рядом два профиля… Машеньки Раевской.
Михаил Филин напоминает, что Пушкин был вхож в дом Раевских, они вместе совершили путешествие в Пятигорск, а затем в Крым. У 15-летней Маши было время, чтобы влюбиться в поэта. Дело довершили «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан», героини которых во многом походили на нее. Девушка, отличавшаяся весьма независимым и твердым характером, вполне могла написать Александру Сергеевичу письмо в надежде решить свою судьбу. Но он в те поры, подобно своему герою, не собирался ограничивать свою жизнь «домашним кругом». Ласки «ветреных армид» он ценил выше. Если допустить, что письмо действительно было, то, скорее всего, было и объяснение в онегинском стиле, самым фатальным образом определившее судьбы обоих.
Раевские вскоре покинули Одессу, а по прошествии еще некоторого времени руки Марии попросил генерал Сергей Волконский, человек столь же богатый, сколь и неумный. Маша приняла предложение князя, чтобы спаси семейство от разорения: «для бедной Тани все были жребии равны». Все совпало… Но развязка этой истории, возможно, была даже драматичнее, чем ее романная версия.
– В 1826 году перед отъездом в Сибирь, – продолжает рассказ историк, – Мария Волконская ненадолго приехала в Москву – проститься с близкими и друзьями. Остановилась она у своей родственницы – княгини Зинаиды Волконской, хозяйки одного из самых блестящих салонов Первопрестольной. Та, зная любовь Марии к музыке, устроила в ее честь музыкальный вечер, на котором был и Пушкин. В своих воспоминаниях Мария пишет о том, что они говорили о судьбе осужденных, и поэт намеревался передать через нее свое «Послание к узникам», однако она уехала в ту же ночь, и Пушкин отдал его другой добровольной изгнаннице – Александре Муравьевой.
Однако вести продолжительный разговор тет-а-тет (а на такую опасную тему можно было говорить только с глазу на глаз) при посторонних – против приличий. А кроме того, в мемуарах одного из гостей, молодого человека, восторгавшегося княгиней, а потому не сводившего с нее глаз, сказано, что она никуда из гостиной не удалялась. Главная же нестыковка в том, что прием состоялся 26 декабря, а Мария покинула Москву 29-го в ночь. Значит, была еще одна встреча – утром в день отъезда. Более того, она так взволновала Марию, что та, собираясь пробыть в Москве еще неделю, о чем заранее всех оповестила, внезапно уехала в ту же ночь.
Кстати, Евгений каждый день, стремясь увидеть Татьяну, подъезжает «к ее крыльцу, стеклянным сеням». Именно такие сени, с окнами (большая редкость по тем временам), и были в доме княгини Зинаиды. Там, вероятно, и прозвучало роковое для поэта «я вас люблю, к чему лукавить... но я другому отдана и буду век ему верна».
Дом этот, изрядно перестроенный последующими владельцами, включая купца Елисеева, устроившего там свой гастроном, стоит до сих пор. Будете на Тверской – загляните, призрак былой славы там еще витает… Чтобы глубже проникнуться этим духом, перед походом перечитайте исследование Филина. А еще лучше – стихи самого Пушкина.