ЭТАП
Холодный ветер с моросящим дождем пронизывал насквозь. Промокшие ноги и озябшие руки, казалось, тебе не принадлежат. Но надо двигаться вперед. Думали об одном: дойти. И когда на горизонте появились деревянные бараки, у всех будто гора с плеч. Добрались.
Этап, направлявшийся в Соловецкий лагерь особого назначения ОГПУ, прибывал на скалистый Попов остров. Здесь располагался Кемский пересыльный лагерь. Тут заключенных распределяли по отрядам и, в зависимости от состояния здоровья и специальности, направляли на Соловки. Сначала 12 километров от железнодорожной станции в Кеми заключенные шли пешком. А потом построили себе узкоколейку, ведущую прямо к Попову острову, и следующие этапы везли уже в столыпинских вагонах.
Прибывших выстраивали и сразу "брали в оборот".
- Здорово, враги советской власти! Тут конец лагерей особого назначения, - приветствовал заключенных худой мужчина с нервным тиком. Это был Игорь Курилко.
Из толпы - кто в пенсне (ученый), кто в рясе (монах), кто в кепке (шпана) - раздались жиденькие ответы на приветствие.
- Промуштровать! - командовал начальник. - Чтоб "здра..." за 70 километров было слышно и в Соловках электричество тухло!
Репетировали час, другой, третий. Тех, кто ленился, выдергивали из строя и били кулаками, палками. Других ставили босиком на голую скалу в любую погоду. Через несколько часов людей загоняли в бараки. Рассчитаны они были на 200 человек, а помещалось в них до двух тысяч. Спали кто как может - сидя, в несколько рядов на полу, под нарами.
...С Евгением Никоновым, президентом карельского фонда гуманитарных инициатив, живущим ныне в поселке Рабочеостровск Кемского района Карелии, как раз там, где и располагался Кемский пересыльный лагерь, мы едем к оставшимся баракам. С тех самых времен сохранилась колючая проволока вокруг территории бывшего лагеря, смотровая вышка. Каждая ее деревянная ступенька вытерта до основания и скрипит, будто что-то рассказывает.
Сверху хорошо просматривается скалистая поверхность Попова острова. У самой воды, словно надломившись от непосильной работы, стоит наполовину затопленная деревянная баржа. На ней возили заключенных в три монастырских скита Соловецкого лагеря особого назначения. Чуть дальше, у причала, просто чудом сохранился настоящий столыпинский вагон.
- А что это за каменное здание на островке? - спрашиваю Евгения Михайловича.
- Это штрафной изолятор. За всякого рода провинности туда отвозили людей в любое время года. Можно только догадываться, что с многими потом было.
"ХОЛЕРКА"
Люди в лагере мерли как мухи. Особенно в эпидемию тифа. Пресная вода была в большом дефиците. Кружка воды продавалась за рубль. В 1926-1928 годах в Кемском пересыльном лагере очень много заключенных умерло от тифа. Никонову удалось найти документы за декабрь 1926 года, где указывалось, что только в этом месяце от болезни умерли 120 человек.
- Хоронили их на "холерке", так уже позже у местных жителей называлось это место, - рассказывает Евгений Михайлович. - Земли-то там нет, поэтому ямы рыли неглубокие, сваливали кучами и засыпали.
- Могилы были безымянными?
- Конечно. На этом кладбище есть только один памятник. Считаю, что мать совершила подвиг, поставила памятник своей дочери Трубе Раисе Панкратьевне, умершей от тифа 8 июня 1928 года. Она сделала его в Санкт-Петербурге и привезла в конце 30-х годов. Кладбище перестало быть безымянным.
Скромный гранитный обелиск и на нем надпись: "Спи родная, юная страдалица моя". Раиса Труба, как значится в документах, мещанка, беспартийная, рост средний, блондинка, брови светлые, глаза серые, умерла на 25-м году жизни. Сколько их там, в общих могилах на "холерке", не знает никто.
Голод, издевательства, болезни и непосильная работа были постоянными спутниками жизни заключенных в Кемском пересыльном лагере. Чего только стоят лесные командировки. Чтобы выполнить норму по рубке леса, людям приходилось работать по16-18 часов, в лаптях, без теплой одежды и портянок. Невыполнившим норму полагалось только 500 граммов хлеба. Но были наказания и пострашнее. Как-то на морозе "на камень" поставили 300 заключенных, около половины из них отморозили руки и ноги. Потом многим пришлось ампутировать конечности.
"ЖИВ ЕЩЕ КУРИЛКО..."
Особенно зверствовали начальники отделений лагеря, сами заключенные из бывших белогвардейцев, уголовников, советских служащих. Одним из них и был тот самый Игорь Курилко, который выстраивал прибывших на скалистые камни Попова острова и муштровал до посинения. О нем рассказывал Никонов. Но о Курилко я впервые узнала, когда была редактором книги Ивана Чухина "Каналоармейцы" о строительстве Беломор-Балтийского канала.
Игорь Курилко - сын полковника царской армии, бывший поручик кавалерии, в советское время служил в Красной Армии, работал в ОГПУ. Арестовали его в 1929 году. Будучи командиром роты, а затем старостой, Курилко, как и предыдущие начальники, избивал, издевался над заключенными. Запомнился он своими афоризмами: здесь власть не советская, а соловецкая; мне не нужен твой труд, мне нужен твой труп. Даже на пересылках далекого Киева заключенные передавали тревожно друг другу: "Жив еще Курилко..." Его расстреляли в 1930 году.
НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ
- А вот здесь располагался "Невский проспект", - ведет меня дальше Никонов. - Среди заключенных было очень много ленинградцев, и узкие деревянные тротуары, проложенные мимо бараков, они назвали в честь своей самой известной улицы. По вечерам гуляли по проспекту, постоянно натыкаясь на вооруженную охрану.
Заключенные много читали, старались не терять чувства юмора. В музее, который организовал Евгений Никонов, я познакомилась с письмами скаута "Отряда Красного Волка" Владимира Зотова, студента из Москвы, отбывавшего срок на Соловках. Он составил интересный путеводитель по Кеми своей жене Софье, где писал, что необходимо сделать в первую очередь: отметиться в местном ОГПУ, прописаться в милиции, отметиться у начальника командировки. Потом - направиться в универмаг и купить что-нибудь для приготовления обеда и, если останется время, привести в порядок занавеску. "Мысленно целую тебя бесконечное число раз, когда вернусь домой, повторю то же самое уже не мысленно, а в действительности. Твой В."
В следующем письме Владимир Зотов писал: "Моя милая Сонюшка! До Кеми - 60 верст, до Архангельска - 1756, до Москвы - 1786, до Лондона - 4214, до Венеции - 3900, до Лиссабона - 5851. Обратил внимание на эти любопытные сведения, должно быть, потому, что скоро с истечением срока придется ехать если не в Лиссабон за 5851 версту, то..." Владимир Зотов уехал на поселение на Южный Урал. Он остался жив и умер в 1978 году в Калуге. Все эти годы с ним рядом была жена Софья Александровна.
...На "холерке" гуляет легкий летний ветерок среди березок, крупные ягоды черники греются на скупом здешнем солнышке. И этот скромный гранитный обелиск, и колючая проволока, и скрипучая деревянная вышка, и холодный каменный штрафной изолятор на Поповом острове надо бы нам сохранить. Как наследие. Чтобы все знали, что может и не может человек и при каких обстоятельствах он человеком остается.