- Неужели русская, советская музыка пользуется на Западе таким спросом? Мясковский, спору нет, замечательный композитор, но у себя на родине он полузабыт...
- Что вы, в Англии тираж за месяц расхватали! Причем раньше эту премию посмертно не присуждали, для Светланова сделали исключение. Ну а если говорить о нашем отечестве, то с нетерпением жду начала юбилейного светлановского фестиваля. Приедут лучшие музыканты планеты - Владимир Ашкенази, Наталья Гутман, Евгений Кисин.
- Евгений Федорович сыграл в их судьбе какую-то особую роль?
- Конечно. С каким упорством, например, он добивался, чтобы пригласили в Англию совсем молодую Наташу Гутман. Хотя даже его друг, импресарио Стивен Райт, был против: ее же никто здесь не знает. Но Светланов очень эмоционально ответил: "Так позовите, чтоб узнали!" А, скажем, для Жени Кисина он стал первым в его жизни дирижером.
- Но в музыкантской среде гуляли и байки о якобы жестокости Светланова к оркестрантам, которых он-де тиранил, унижал...
- Полная чушь. Хотя действительно Евгения Федоровича бесило, если кто-то играл нечисто. А укрыться от его слуха не могла даже малейшая фальшь. Однажды нас пригласили в Западный Берлин. Это была очень важная поездка. Играть предстояло Четвертую симфонию Чайковского. И в самом первом унисоне труб кто-то из музыкантов "киксанул". Что потом было! Светланов всю ночь метался по гостиничному номеру, орал как бешеный: "Этот заср...ц сейчас наверняка принял на грудь и спит как ни в чем не бывало, а я тут с ума схожу! Завтра вся пресса смешает наш оркестр с г...м". Кончилось тем, что позвонили перепуганные консьержи: господин Светланов, пол-отеля не может заснуть, если вы не успокоитесь, мы будем вынуждены вызвать полицию... Но бывало и по-другому. Например, работал в оркестре замечательный кларнетист Володя Соколов. Один у него был недостаток - попивал. И как-то он "поплыл" во время исполнения. Светланов после концерта был мрачнее тучи, заперся в артистической, никаких поздравлений не принимал. Тут приходит Володя: "Евгений Федорович, что хотите со мной делайте - виноват". Так Светланов вместо того, чтобы дать ему взбучку, обнял и целый вечер утешал.
- У него были друзья среди коллег?
- Между дирижерами такое редкость: у них просто физически мало шансов встретиться. Если говорить о тех, кого Евгений Федорович ценил, то это прежде всего Леонард Бернстайн. А если речь именно о друзьях, то это пианист Коля Петров, композиторы Панчо Владигеров, Отар Тактакишвили. Отар устроил нам с Женей незабываемое свадебное путешествие в Тбилиси, где мы и расписались. С тех пор обожаю этот город. Конечно, ни Жене, ни Отару в дурном сне не могла пригрезиться та кошмарная, позорная распря, в которую через много лет ввергли наши страны политики.
- У Евгения Федоровича были непростые отношения с Ростроповичем...
- Перед отъездом в фактическую эмиграцию Мстислав Леопольдович собрался дать прощальный концерт с оркестром Московской консерватории. Евгения Федоровича это почему-то задело, и он написал письмо ректору Свешникову, что непедагогично предоставлять студенческий коллектив человеку, покидающему Родину. Письмо было личным, но Свешников, не спросясь разрешения, придал ему огласку, переслал в ЦК. Концерт не отменили, но у всех участников этой истории остался неприятный осадок. Не давала она покоя и Евгению Федоровичу. И вдруг лет этак через 15 он спросил меня: "Что ты на этот счет думаешь?" Я прямо сказала: "По-моему, ты не имел права вмешиваться, ведь речь шла не о твоем оркестре". И через некоторое время он написал уже самому Ростроповичу, попросив прощения за давний поступок. Надо сказать, что Ростропович в самые разные моменты демонстрировал доброе к нему отношение. Например, когда Женя в конце 1970-х тяжело заболел (неумелый врач при обследовании проткнул ему пищевод), Ростропович предлагал всяческую помощь, лучших врачей. А когда Жени не стало, Мстислав Леопольдович в один из своих приездов в Москву позвонил мне и сказал, что хочет навестить его могилу. Приехал за мной на машине, мы отправились на Ваганьковское кладбище... И подойдя к памятнику, Ростропович бухнулся на колени! Это был не театральный жест: кроме нас, там не было никого.
- Больно говорить на тему увольнения Светланова из Госоркестра, который теперь носит его имя...
- Это было время такой государственной неразберихи! И главная вина, считаю, на Министерстве культуры. Оркестр, который считался элитным, вдруг столкнулся с элементарной денежной нуждой. Но помочь-то было можно. Однако министр Швыдкой предпочел не давать деньги, а уволить Светланова, причем с позором, по статье "систематические прогулы". Да, Евгений Федорович много времени проводил в Большом театре, ставил "Псковитянку", это была мечта всей его жизни. Но перед постановкой он честно предлагал: давайте я напишу заявление, чтобы меня временно освободили от репетиций в оркестре. В министерстве добродушно отмахнулись: бросьте, Евгений Федорович, зачем, все и так образуется. А потом уволили...
- А что доставляло ему радость помимо музыки?
- Он был страстный рыбак. Как и я. Мы с ним и сблизились первоначально на почве того, что во мне, журналистке, пришедшей на интервью, он неожиданно нашел единомышленницу. Однажды Евгения Федоровича стали звать в Мексику, где просили сыграть какие-то симфонии Чайковского. Ехать ему, чтобы в сто двадцать пятый раз играть то же самое, ужасно не хотелось. Переговоры были на грани срыва, и тут их импресарио обратилась за советом ко мне: "Что делать?" Я ей подсказала: "Евгений Федорович в своем любимом доме творчества "Сортавала" всегда мечтал поймать какую-нибудь акулу, но они в Ладожском озере не водятся. Если вы ему пообещаете удачную рыбалку, он обязательно поедет". Я все-таки неплохо знала своего мужа: он дал согласие. И был вознагражден тремя пойманными меч-рыбами весом в 40, 60 и 65 килограммов.