«Зимняя спячка» от турецкого режиссера
В прокат вышла «Зимняя спячка» — камерная драма турецкого режиссера Нури Бильге Джейлана по мотивам чеховских рассказов, получившая в этом году главный приз Каннского кинофестиваля — Золотую пальмовую ветвь. И хотя иные критики обругали такое решение жюри, назвав картину Джейлана слишком незначительной для фестиваля такого уровня, российским кинематографистам есть чему поучиться у турецкого режиссера.
Турецкая глушь, затерянный среди горных ущелий отель, высеченный прямо в вулканической породе. Его хозяин, интеллигентный мужчина лет 50 с седеющей бородой, ведет здесь неспешную жизнь: пишет колонки о морали в местную газету, болтает с постояльцами, иногда разговаривает со своей высокоинтеллектуальной сестрой, уехавшей из Стамбула после развода с мужем, и аккуратно послеживает за молодой красавицей-женой, с которой они давно в ссоре и живут вместе лишь для вида. В деревне у этого интеллигента есть пара домов, доставшихся в наследство от отца вместе с арендаторами, но одна семья вот уже несколько месяцев не платит деньги. Пришли приставы, унесли телевизор, кого-то побили — вроде бы незначительная, но некрасивая история, которая тем не менее станет главным движком этого трехчасового фильма.
«Зимняя спячка» — почти дословная экранизация двух рассказов Чехова: «Жена» и «Хорошие люди». Рассказы эти, как оказывается, вписываются не только в обстановку русских дворянских гнезд и интеллигентских квартир конца XIX века, но и в любой контекст, даже диалоги можно не менять. Сестра главного героя, постоянно читающая журналы на кушетке, вдруг заговорит о непротивлении злу. Брат отмахнется, сказав, что оно «выражает безучастное отношение ко всему, что в сфере нравственного именуется злом», сестра будет настаивать на обратном. Жена героя, за его спиной занимающаяся благотворительностью, начнет обвинять этого приветливого человека в эгоизме и умолять «хоть раз сделать доброе дело», то есть уехать и оставить ее в покое. Чехов хоть и был врачом, людей не слишком любил. Наверное, потому, что знал человеческую природу в совершенстве и с упоением ее разоблачал. Джейлан занимается тем же: его главный герой — человек вроде бы хороший, но с гнильцой — жену держит в кабале, пишет кляузы в газету на местное сообщество, а сам между тем не пустил в свой отель несколько лет назад жертв землетрясения.
В этом разоблачении и последующем примирении с собственным скверным характером и кроется главная и вполне скромная идея Джейлана. Его драматургический талант, правда, уступает чеховскому: сюжетная линия сестры внезапно обрывается, драматический потенциал остается нераскрытым. Но искать недостатки в «Зимней спячке» — дело неблагородное хотя бы потому, что режиссер и не претендует на совершенство. Диалоги он снимает традиционными «восьмерками», наравне с чеховской многозначительностью городит свои банальности, да еще и умудряется вставить в картину — о, всеобщее увлечение Тарковским! — белую лошадь, не слишком, правда, важную для развития сюжета. Картина Джейлана — это камерная драма, личная история и, в сущности, скромный фильм, робко говорящий об интимном, из-за чего, однако, он не перестает быть хорошо сделанной работой.
Именно такого кино ждут от отечественных кинематографистов в России и в мире. Не блокбастеров о великих победах в великих войнах, сделанных на коленках; не чернушных трагедий о провинциальной жизни, а вот таких — камерных историй о несовершенстве человеческих характеров, из которых складываются все драмы жизни. Историй, в которых повторенные точь-в-точь слова Чехова будут звучать напоминанием о смерти и вечности, о добре и зле, о совести и долге — о тех простых вещах, которые всегда забываются в дневной суете. За это любят российскую литературу, за это любят того же Михалкова и других позднесоветских режиссеров, еще лет 30 назад снимавших именно такое кино. Вот только почему-то в самой России оно иссякло. Спасибо хоть туркам — пришли на помощь .
Карен Шахназаров, режиссер
— Герои Чехова повсюду в реальной жизни, здесь и сейчас. Когда мы снимали «Палату № 6», то практически ничего не поменяли в чеховских диалогах — вся лексика осталась, даже обороты, вроде «извольте». Оказалось, что в современной обстановке они звучат совершенно современно. В Чехове — огромный потенциал, сколько его ни ставь, он не потеряет своей ценности и актуальности. Чехову удавалось удивительно правдиво и точно описывать жизнь, а в жизни нет прямых ответов, она требует от каждого из нас своих решений, своих мыслей. Более ста лет назад он написал слова, которые бьют в самую точку, касаются самых важных вещей — жизни, смерти, свободы, существования, будущего. В этом смысле я не прекращаю восхищаться его интеллектуальной мощью.