Касьян Прекрасный

Он владел десятком талантов, профессий и ремесел - и очень редко имел работу

В московском ЦДХ открылась выставка «Художники театра К.Я. Голейзовского. 1918-1932», приуроченная к 120-летию со дня рождения выдающегося русского балетмейстера. Среди художников — легендарные Борис Эрдман, Сергей Юткевич, Григорий Пожидаев, Петр Галаджев, Михаил Родченко, всего 11 человек...

Уже очень давно на Западе знали, что Касьян Ярославич Голейзовский — отец современного балета. Так его позиционировали во всех энциклопедиях: из него, мол, вышли Фокин и Баланчин. Баланчин и сам об этом многократно писал. У нас же о Голейзовском знает в основном профессиональное сообщество: танцовщики, хореографы, историки балета. Поэтому для широкой публики здесь просится пояснение, кто, собственно, такой этот Касьян Голейзовский.

Подлинный новатор, создавший совершенно новую стилистику балета — ту, что стала затем фундаментом всей советской балетной школы. Однако в книгах советского времени история балета начинается, как правило, с 1927 года — словно и не было десятилетия исканий и находок, не было легендарного балета «Иосиф Прекрасный», поставленного Голейзовским в 1925-м...

Он был настоящим витрувианским человеком: прекрасный рисовальщик, учился у Врубеля, отличный лепщик — созданные им куклы из пластилина, папье-маше не раз пытался заполучить в свой музей Сергей Образцов, шил великолепные костюмы. Знал несколько языков, в том числе персидский, а потому много путешествовал по Востоку. Изучал мистическую философию, писал стихи и мелодекламации, которые исполняла сама Ермолова. Ставил танцевальные номера для Любови Орловой в фильмах «Цирк» и «Весна». Был прекрасным фехтовальщиком и акробатом. Работал с Мейерхольдом, Дунаевский говорил, что он настолько музыкален, что может музыку разъять на атомы: Из Большого его изгнали «за формализм».

С другой стороны, он живчик, человек неуемной фантазии и энергии, вполне мог бы быть героем Михаила Булгакова или Фазиля Искандера — настолько парадоксальные ситуации случались с ним! Атмосфера в советском балете 30-х была мерзопакостная, люди постоянно грызлись друг с другом. Однажды Храпченко, председатель комитета по делам искусств, так побеседовал с режиссером, что тот умер от разрыва сердца прямо у него в кабинете. А в 40-е комитет по делам искусств возглавил Поликарп Иванович Лебедев. К нему и пришел отовсюду изгнанный Голейзовский — поговорить о работе. Тот совершенно не разбирался в предмете, талдычил свое, чем так взвинтил Касьяна Ярославича, что тот: ударил его стулом! Председатель осел и лежал недвижим. Не помня себя, Голейзовский пришел домой, написал письмо Сталину с объяснениями, как он убил Лебедева, и заперся в кабинете в ожидании ареста. На третий день — звонок. Его секретарь с ужасом узнает в трубке до боли знакомый акцент. «Он моется, — лепечет она, — то есть его нет!» — «Вы не волнуйтесь, позовите. Нам известно, что он дома».

В маленькой комнатке Сталин возлежал на тахте в сапогах и ел курицу. Сесть было негде, и Касьян Ярославич стоял в скорбной позе, его трясло. Наконец Сталин перестал есть и сказал: «Да не убил, не убил ты его. Слабо ударил. Мы о нем позаботимся». Лебедева понизили, а Голейзовскому пообещали, что все у него наладится. Но в Большой так и не вернули — стали поручать постановки физкультурных парадов, торжественных открытий декад искусства народов СССР. Сороковые — тяжелое для него время...

В его дневниках есть свидетельства о том, как 17 октября 1941 года в Москве началась эвакуация, и Касьян Ярославич вместе с историком Алексеем Альтгаузеном двинулись пешком (!) из Москвы в приволжский городок Васильсурск — ни тот, ни другой не попали в списки эвакуируемых в Куйбышев за казенный счет. Если хочешь узнать точные приметы времени, уловить подлинную интонацию прошлых лет — читай без купюр дневники великих.

«17 октября 1941 года мы с Альтгаузеном вышли из дома, чтобы идти пешком в город Горький, а оттуда как-нибудь пароходом добраться до Васильсурска, где находится моя эвакуированная из Москвы семья. Верочка (Вера Петровна Васильева, солистка балета Большого театра, жена Голейзовского) сидела там без денег. Мне с трудом удалось получить 1000 рублей за проделанные работы. Это была малая доля того, что я должен был получить, но так как начальство Большого театра скрылось из Москвы самым первым и неожиданно, деньги оказались в руках заместителей, которые выдавали их весьма неохотно. Капитан обычно покидает тонущий корабль последним, но в Большом театре получилось наоборот. Эти страшные люди скрылись незаметно, как воры. Одним из первых уехал парторг балетной труппы Виктор Цаплин, до того неизменно говоривший: «Мы обречены защищать Москву! Мы — коммунисты!»

После войны легче не стало. Никакой работы. Он ставил спектакли бесплатно — не мог не работать, но и тогда в графе «постановщик» ставили что-то типа «Валов»: Тогда он взялся за книгу и написал, как утверждают специалисты, потрясающую книгу о русском танце — «Образы русской народной хореографии».

Виктор Андреевич Тейдер, автор книги «Иосиф Прекрасный» о Касьяне Голейзовском и инициатор издания мемуаров про Васильсурск, на мой вопрос, что его больше всего поражает в судьбе Голейзовского, сказал: «Неуемность, несгибаемость характера. Когда тебя никуда не пускают, сохранить такой творческий накал — это удивительно! Его всю жизнь оттирали именно за талантливость, неординарность. Поставленный в 1925-м его «Иосиф Прекрасный» через десятилетия был признан мировым шедевром!»

Выставка в ЦДХ через эскизы костюмов и декораций очень ярко демонстрирует неизрасходованный потенциал задумок Голейзовского. Профессионалы уверены: сейчас самое время восстанавливать балеты Голейзовского.