Обзор лент претендентов на награды 63-го Берлинского кинофестиваля
Берлинале входит в тройку главных мировых киносмотров, наряду с Венецианским и Каннским фестивалями. Но от последнего отличается, пожалуй, все-таки большим интересом к российскому кино. Впрочем, и здесь не каждый год дают шанс нашим фильмам, однако сейчас в программу включены сразу две отечественные картины, в том числе одна — в главный конкурс.
Жюри, в составе которого иранская актуальная художница и кинорежиссер Ширин Нешат, эмигрировавшая в США по политическим мотивам, замечательный немецкий режиссер, завсегдатай Каннского фестиваля, Андреас Дрезен, американский актер Тим Роббинс и другие исключительные персоны, возглавляет знаменитый гонконгский режиссер Вонг Кар-Вай.
В официальную программу Берлинале-63 отобрано 19 фильмов знаменитых, режиссеров, а также тех, кто только начинает международную карьеру. Все ждут последний фильм трилогии «Рай» великого австрийца Ульриха Зайдля. Первая и вторая части этого проекта «Рай: Любовь» (о секс-туризме), «Рай: Вера» (о католической фанатичке в современной Вене) были показаны на Каннском и Венецианском фестивалях. «Рай: Надежда» расскажет о дочке героини первой части трилогии, отправившейся в специальный лагерь для похудания. Зайдль работает на границе игрового и документального кино и не ведает никаких табу. Можно только предполагать, какой силы переживания ждут его новую героиню. Но очевидно, что зрителям шока тоже не избежать. Ведь радикальное мышление и бескомпромиссная режиссура Зайдля требуют мужества не только от его актеров, но и от публики.
Брюно Дюмон, один из самых интересных французских режиссеров, неожиданно обратился к историческому сюжету. Его заинтересовала трагическая биография Камиллы Клодель — ученицы, любовницы и музы Огюста Родена. Фильм «Камилла Клодель, 1915» познакомит с историей талантливой женщины-скульптора, проведшей 30 лет в психиатрической клинике: у Клодель, успевшей познать успех, обнаружились признаки психического нездоровья, которые врачи диагностировали как шизофрению. Эту бенефисную роль сыграла Жюльет Бинош.
Боснийский режиссер Данис Танович, некогда прославившийся картиной «Ничья земля», покажет «Эпизод из жизни сборщика металлолома». На сей раз в центре его фильма — молодая женщина, мать двух дочерей и беременная третьим ребенком. Не имея из-за бедности медицинской страховки, она не может наблюдаться у врача. Однако внезапное кровотечение заставляет ее отправиться в больницу. Бедняге нужна срочная операция, которая стоит 500 евро, но взять их негде...
Немецкий режиссер Томас Арслан снял историческую драму об эмигрантах во время золотой лихорадки на Клондайке, главной достопримечательностью которой пока видится только участие в фильме (он так и называется — «Золото») одной из самых одаренных актрис Германии Нины Хосс. В другую костюмную ленту — экранизацию «Монахини» Дидро — режиссер Гийом Никлу пригласил Изабель Юппер, пропустить фильм с которой независимо от его качества никто не захочет.
Невероятно, но в конкурс включен фильм иранского режиссера Джафара Панахи, которому фундаменталисты запретили не только снимать, но и выезжать из страны. В титрах «Закрытого занавеса», вероятней всего, будет указан соавтор Панахи, чтобы фильм доехал до Берлина, а опальный режиссер наверняка получит один из главных призов.
Несомненный интерес вызовет фильм тончайшего корейского режиссера Хон Сан Су «Ничья дочь Хэвон». А еще — «Побочные эффекты» Стивена Содерберга (с Джудом Лоу, Кэтрин Зета-Джонс) о женщине, впавшей в депрессию после того, как ее мужа посадили в тюрьму, «Уроки гармонии» молодого казахского режиссера Эмира Байгазина, «Земля обетованная» несравненного Гаса Ван Сента, «поженившего» сюжет о нефтедобытчиках с борьбой за экологию. И, конечно, «Долгая счастливая жизнь» Бориса Хлебникова, с которым накануне премьеры побеседовал ваш корреспондент.
Борис Хлебников, режиссер
Герой фильма «Долгая счастливая жизнь» — молодой фермер Александр Сергеевич (Александр Яцко) — проживает в деревне Мурманской области, где так прекрасна природа (оператор Павел Костомаров), а люди развращены. Фермера предают власть, выживающая его с арендованной земли, его же собственная любовница, работники, наконец — богатый влиятельный друг, который, как выясняется, и претендует на его землю. Хотя из птичника, который собирался построить Александр Сергеевич, ему обещана цесарка. «Рождество я не справляю» — таков ответ «друга».
— Вас наверняка замучают вопросами по поводу названия фильма. Ведь песня группы «Гражданская оборона» «Долгая счастливая жизнь» на финальных титрах не звучит. И никакой ассоциации с фильмом Геннадия Шпаликова «Долгая счастливая жизнь» у вас тоже нет.
— Я познакомился с группой «Гражданская оборона» совсем недавно. Всего три года назад. Наверное, я один такой. Но лучше поздно... И вот стал слушать все их песни очень подробно, дотошно. На меня это произвело колоссальное впечатление. Даже больше скажу: языковые — в самом широком смысле — открытия «Гражданской обороны» повлияли на способ рассказа, на монтаж нашего фильма. Но сама песня не легла на финальные титры, потому что она слишком самодостаточна, грандиозна. Она бы разрушила, раздавила, подмяла фильм.
О картине Шпаликова я не думал. Не знаю, правильно ли так поступать, ведь многие помнят его «Долгую счастливую жизнь». Но менять название все-таки не стал.
— Года два назад вы назвали себя и других режиссеров так называемой новой волны (хотя я предпочитаю словосочетание «режиссерская смена») «новыми тихими». Иначе говоря, признали свою нерадикальность, робость в осмыслении текущего времени, испуг перед реальностью. Теперь, по крайней мере именно про вас, так не скажешь. Вы повзрослели или, наоборот, помолодели?
— Мне кажется (а говорить я могу только про себя), что появилось внятное отношение ко времени. Еще совсем недавно были страхи перед этой пресловутой реальностью, непонимание. Или злость — на нее и на себя, потому что и она тебе не давалась, и в тебе чего-то недоставало, чтобы ее запечатлеть точно, серьезно, без компромиссов. А теперь отношение, которое слишком долго было в тумане, сформулировалось. Но и сам воздух времени изменился. И конкретные события способствовали прояснению мозгов. Все как-то вдруг обнажилось с предельной очевидностью.
— Ваш герой способен на социальный бунт. Но привело его к этому отчаяние. Очень важная идея, потому что она отделяет социальное кино от политического.
— Когда я начал снимать, то в голове у меня все было максимально сформулировано про время, реальность, русскую деревню, власть и т.д. Но я испугался, что получится плакат и манифест, то есть политическое кино. И — затормозил съемки. Искусство должно быть социальным, но это нисколько не противоречит человеческим коллизиям, а как раз проявляет их. Мы снимали еще до всех протестных манифестаций, до Болотной. Если бы снимали позже, я бы в фильме от каких-то деталей отказался. Например, убрал бы вывеску «Единой России» со стенки в местной администрации.
— Вы без иллюзий высказались по поводу «угнетенного народа». Предательство арендаторов, сначала уговоривших фермера на борьбу с администрацией, но вскоре не пожелавших отстаивать свои права, и привело к жестокому финалу.
— Честно говоря, меня раздражают две мантры. Одна — про «загадочную русскую душу», другая — про то, что «у нас люди ничего не умеют». Это, по-моему, глупейший мистицизм. Когда я поездил по фермерским хозяйствам, то понял, что люди двадцать лет вообще не работали! До этого они бессмысленно трудились в колхозах, потом наступило безделье. Это и есть точка невозврата. Теперь они не умеют ни работать, ни принимать решения. Зато научились непременно во что-то верить: в повышение зарплаты, пенсии или, как наши герои, что надо бороться с администрацией, а потом в то, что Саша, фермер, втянул их в сомнительное, невыигрышное дело. Они верят то в одно, то в другое с такой же легкостью, как большинство горожан — в то, что все «рабочие места заняли чернож...е» или что «евреи все украли»... Но когда мы во время съемок нанимали рабочих — а работы в тех местах нет никакой, — они не выдерживали