- Евгений Яковлевич, ваша жизнь отнюдь не была усыпана розами. В 14 лет вы остались без родителей. Я знаю, что в свое время в Кривом Роге вы поставили спектакль "Чистка", в основе которого судьба ваших родителей. Расскажите немного о своем отце.
- Он в 16 лет увлекся революционными идеями и ушел из дома. Прошел всю Гражданскую войну. В 26 лет стал армейским комиссаром первого ранга, что соответствует чуть ли не маршалу по теперешним понятиям. Имел много наград. Мальчишкой я безумно завидовал ему. Думал, что никогда не смогу завоевать в глазах девушек такого уважения, как он, ибо войны больше не будет. К сожалению, я ошибся.
После Гражданской войны мой отец представлял Родину за рубежом - в Америке, Швеции, Германии. В 1932 году его назначили первым директором завода "Криворожсталь". Он был награжден двумя орденами Красного Знамени и орденом Ленина. Несмотря на это, оставался скромнейшим человеком, бессребреником. Получал партмаксимум - 350 рублей. Моей матери, которая в то время заведовала птицефермой, платили почти вдвое больше.
Маленькая деталь для характеристики многих коммунистов того времени: отец стеснялся надевать новый костюм. Просил своего брата походить в нем и лишь после этого носил сам. Персональный "фордик" отдал для перевозки больных детей и служащих, а сам ездил на работу в трамвае. На заводе трудились тысячи рабочих, и отец почти каждого знал по имени-отчеству. В 1937 году его арестовали и расстреляли. Я даже не знаю, где могила отца. Вскоре арестовали и маму - без предъявления обвинения. Девять лет она провела в Акмолинском лагере и еще столько же в ссылке. Так мои родители были смяты самой страшной машиной в истории человечества - машиной сталинских репрессий. Теперь именем моего отца в Кривом Роге названа улица.
- Можно сказать, что ваш отец именно на войне получил первые жизненные уроки. А чем стала для вас Великая Отечественная?
- Меня война сделала человеком. Она воспитала меня. На войне я влюбился в людей - в командиров, в солдат. У меня в подчинении были беломорканальники, уголовники, которые пролили кровь в штрафных ротах, после чего их послали в действующую армию. Они вели себя с невероятной отвагой. Именно на войне я увидел и понял, что такое искренность, смелость, любовь. И что такое предательство, трусость.
- Вы встретили свою любовь на войне?
- На карело-финском фронте я был увлечен девушкой- телефонисткой. Мы с ней мечтали о будущем. Но прямым попаданием мины ее разорвало на кусочки...
- Что вас больше всего поразило на войне?
- Там я впервые испытал страх, не трусость, а именно страх. Произошло это так. Как-то от нечего делать решил потренироваться в стрельбе. На бруствере окопа лежала пустая консервная банка. Я вытащил свой наган и начал по ней стрелять. Вдруг из-за насыпи поднимается огромный рыжий финн с поднятыми руками. Это ощущение ужаса передать невозможно...
Помню свой первый бой - форсирование реки Свирь. Мы находились на одном берегу, финны - на другом. В бинокль, а иногда и без него, мы видели друг друга. Наше командование договорилось о "курортной неделе". С 6 до 7 утра мы мылись, стирали, играли в футбол, в волейбол. То же самое делали финны с 7 до 8 утра. Так прошло несколько дней. А затем начался бой - беспрерывный артиллерийский огонь, раскалившиеся стволы орудий, гул сотен самолетов. Смерчи разрывов, языки пламени "катюш". Настоящее пекло. Такое не забывается.
В день моего рождения начался переход границы Восточной Пруссии. Вдруг, а это было перед Новым годом, мы услышали с вражеской стороны: "Рус, заведи нам пластинку Шаляпин". Мы завели. Потом они спрашивали: "Рус, а что хочешь ты слушать?" И мы попросили завести джаз. Так я впервые услышал Армстронга.
Незадолго до конца войны я впервые увидел настоящего профессионального разведчика. Это было в Кенигсберге. За высоким забором во дворе какого-то учреждения был выброшен белый флаг. Сошлись парламентеры с нашей и с немецкой стороны. Открылись ворота, и огромное количество немецких солдат и офицеров сдалось нам в плен. Впереди шел человек в немецкой офицерской шинели. Вдруг он подошел к командующему нашей части, обнял его, расцеловал и сказал по-русски: "Устал как собака!" Мы обалдели. Потом он снял шинель, на него накинули полушубок, он сел в машину и уехал. Оказалось, что это наш разведчик. Именно он сколотил эту группу сдавшихся без боя солдат и офицеров - их было многие сотни...
Вообще на войне трагическое часто было сопряжено со смешным. Со мной, например, был такой случай. Мы наступали, но карты у нас оказались неточные. Мы чуть не въехали в расположение к немцам. По нам начали стрелять. И вдруг мне понадобилось сходить по нужде. Я оказался над обрывом. Внизу увидел строй немецких солдат. Замер в кустах и заметил, как они скрываются за поворотом, а последний остановился по той же надобности, что и я. Я взвел парабеллум и тихонько свистнул. Он повернулся и поднял руки. Я привел его в штаб, и там-то он объяснил, что наши карты никуда не годились. Так что он оказался очень полезным "языком".
- А как вы встретили День Победы?
- Когда вся страна праздновала День Победы, мы еще воевали, так как Курляндская группировка войск противника не капитулировала. Только через несколько дней нам объявили о том, что она прекратила сопротивление. Боже мой, что тут началось! Люди обнимались, кричали, пели, некоторые зачем-то стреляли в покрышки автомобилей. Я выпил кружку водки, почему-то лег в канаву и зарычал. А наш генерал, интеллигент дореволюционной закваски, никогда не позволявший себе ни одного грубого слова, стрелял в воздух из ракетницы, кричал: "Ура! Победа!" - и добавлял самые крепкие русские слова, что приводило нас в восторг.
- Сейчас на экраны выходят фильмы о войне, созданные, наверное, даже не внуками, а правнуками тех, кто прошел по ее дорогам. Какое они производят на вас впечатление?
- Я не хочу их смотреть. Со дня окончания войны прошло почти 60 лет, и каждый художник имеет право на свою трактовку тех событий. Я никого не осуждаю, но я все видел сам. Мне этого достаточно. Меня удручает, что войны на земле не прекращаются до сих пор. Если человечество не прекратит войн, то войны прекратят существование человечества.
Беседу вела