РАССКАЖУ ОБ ОТЦЕ-ФРОНТОВИКЕ

Евгений ДОГА, композитор: - В 1944 году после освобождения Мокры началась мобилизация, папа был одним из первых, кто отправился на фронт. До сих пор перед глазами наше прощание: мама, которая повисла у него на шее, папа, целующий ее опухшие от слез глаза, я, обнимающий его за колени. Папа, словно предчувствуя смерть, прощался и вновь возвращался с порога, чтобы обнять нас с мамой, еще и еще раз наказать мне: "Ты остаешься за мужчину в доме, береги маму!" Потом стали приходить письма с фронта. До сих пор перед глазами те солдатские "треуголки", которые папа исправно присылал маме. Были они прозрачными, что-то вроде копировальной бумаги, откроешь, а на тыльной стороне само послание, написанное "химическим" карандашом. Он погиб в 1945 году при освобождении венгерского городка Секешфехервар, недалеко от Балатона. Там и похоронен. Ему было всего 39 лет. В память о нем, всех погибших советских воинах я написал "Реквием"...

Елена ДРАПЕКО, заместитель председателя Комитета Госдумы РФ по культуре:
- Мое отношение к Великой Отечественной войне сложилось на восприятии семейного альбома. В нем собраны фотографии родных бабушек и дедушек, которые воевали на разных фронтах. Два моих двоюродных брата служили в танковых войсках. Оба сгорели в машинах в боях под Ленинградом на Синявинских болотах. А еще в альбоме есть фотография тети Любы в военной форме сержанта. Ее гимнастерка увешана орденами и медалями. Она вернулась с фронта живой и здоровой, родила пятерых мальчиков. Ее воспоминания о войне, наш альбом и рассказы сослуживцев отца, которые всегда собирались у нас дома на Великий Праздник Победы, составляют мое отношение к этим героическим дням истории нашей страны. Пускай мне не было и трех лет на момент окончания войны, но я горжусь фамильной причастностью к достижению Дня Победы.
Лев ДУРОВ, народный артист СССР:
- Когда началась война, моему отцу Константину Владимировичу было далеко за 40, и его в действующую армию не взяли, поэтому он пошел в ополчение. Воевал под Москвой. Ну а поскольку по профессии был взрывником и строил метро, то, конечно же, вместе с такими же, как он, ополченцами взрывал мосты и разные стратегические объекты, чтобы не достались врагу. Про отца говорили, что он "в рубашке родился", потому что из ста тысяч ополченцев уцелели единицы. Моя мама и нас трое - я и две сестренки - были на седьмом небе, когда папа вернулся в наш московский дом, из которого мы в течение всей войны не уезжали.
Константин ЗАТУЛИН, член Комитета Госдумы РФ по делам СНГ и связям с соотечественниками:
- В годы Великой Отечественной мой отец Федор Иванович Затулин служил начальником штаба Туркменского пограничного округа. В этом качестве он участвовал в борьбе за Иран. Эта кампания параллельно развертывалась на всех других открытых и не явных фронтах. Как и многие его ровесники, отец в то время написал заявление с просьбой об отправке на передовую, туда, где шли масштабные сражения. Но высшее командование отвечало, что "в специфических условиях Кавказа и Средней Азии необходимо сохранить хотя бы некоторые кадры". Все ожидали, что и этот фронт откроют. Там, на границе, отец и его подчиненные ощущали себя частью одного целого, которое дышало, существовало, боролось, проигрывало или выигрывало, но все они были вместе.
Анатолий КУЛИКОВ, депутат Госдумы РФ, Герой России, генерал армии:
- В 1936 году моего отца - ставропольского крестьянина Куликова Сергея Павловича - репрессировали. Но, когда началась война, его, опытного шофера, несмотря на судимость, призвали в действующую армию. Было это летом 1941-го. Попал он в 47-ю истребительно-противотанковую артиллерийскую бригаду и был назначен водителем автотягача. Так и проколесил отец по дорогам войны долгих четыре года. Дважды был ранен и неоднократно награжден. После второго ранения судимость с него сняли. Закончил свой фронтовой путь в Берлине.
Артур ЧИЛИНГАРОВ, заместитель председателя Госдумы РФ:
- Я сам блокадник, поэтому эти годы помню не по рассказам воевавших родственников, хотя тогда мне было пять лет. В осажденном Ленинграде моя родная тетя Ксения пыталась меня отравить, потому что не было еды и ей невыносимо было смотреть на муки умирающего от голода ребенка. Я описываю эти времена в своей книге - автобиографическом альбоме. Из ее содержания выделю два момента военного времени, навсегда врезавшихся в память. Это испытанное отчаяние, когда невыносимо хотелось есть, а оладьи из отрубей на олифе сгорели. И страх, возникавший от взгляда на окна, которые были забиты матрасами вместо выбитых стекол. В этом было нечто неестественное, внушающее чувство опасности. Потом меня эвакуировали в Усть-Каменогорск.