ЗДЕСЬ РЕКИ КРОВЬ ЕЩЕ НЕ СМЫЛИ...

Главная Жизнь 01:01 06 Мая 2006 185

Солдат Алексей Ванин попал на фронт в 42-м, войну закончил в Чехословакии. Среди его наград два ордена Отечественной войны, орден Красной Звезды, медали "За отвагу", "За оборону Сталинграда" и за взятие городов, через которые прошел его воинский путь в Ев

Стародубец Анатолий

Напечатать

- Алексей Захарович, как вы попали на войну?
- Мое алтайское детство прошло с рассказами отца, который в гражданскую воевал в Первой конной армии, был лично знаком с Буденным и Дыбенко, участвовал во взятии Перекопа. Потом гонялся за бандой батьки Махно. Дядя мой тоже боевым мужиком был, в 20-е стал кавалером ордена Красного Знамени - высшей награды тех лет. Правда, в 30-е дядю арестовали. Время такое было... В этих рассказах я находил близких моему сердцу героев. Мне тоже хотелось ходить в атаку, отстреливаться, пускаться в погоню...
В 41-м мы бежали с Алтая от раскулачивания, перебрались на Кузбасс. За весну - лето поставили новую избу. Жить бы да жить. Когда началась война, мне было 16 лет. Просился в военкомате на фронт, но меня не брали по малолетству. Тогда я поехал в Барнаул к родственнику, он работал в паспортном столе. "Дядь Яша, - говорю, - я метрику потерял". И соврал ему, что родился в 1924-м, прибавив себе лишних 11 месяцев. А я был здоровенным малым, казался старше своих лет. Мне выдали новый документ, по нему и призвали. С тех пор отмечаю два дня рождения: по паспорту и настоящий - 9 января 1925 года.
Служить я попал в Сталинскую сибирскую добровольческую дивизию. Месяц нас муштровали в воинских лагерях. Ползать по-пластунски оказалось не так трудно, окопы копать тоже. Стрелял я хорошо, с детства мотался с ружьем за утками и зайцами. На стрельбище сразу же занял первое место. "Все, - сказали мне, - снайпером будешь".
- Какое настроение было на фронте?
- Пока мы не попали под огонь, настроение было приподнятое. А когда нас стали бомбить самолеты, а ближе к фронту долбить артиллерией, пулеметами, минометами - ясно дело, страху нагнали. Но скоро чувство это притупилось. К тому же перед боем обычно давали "наркомовские" сто грамм. Правда, я выменивал их на сахар - он был нужней моему растущему организму. А положенную мне махорку отдавал старым солдатам: тем, кому лет по 30-35. Хорошие мужики были, старались уберечь нас, необстрелянный молодняк. Я однажды случайно подслушал их разговор обо мне: "Надо бы Лешку попридержать - уж больно он ретивый, сгоряча на пулю нарвется". А мне действительно хотелось сделать что-то стоящее. Не чтобы покрасоваться - на фронте не выпендривались, - а просто играло во мне естество молодое. Кстати, никакой дедовщины на войне не было и в помине. Думаю, эта зараза свойственна только тем частям, где в мирное время служат нерадивые офицеры.
Из таких же, как и я, хороших стрелков сформировали роту. До этого ни в одной армии мира такого не было. Снайперы обычно "работают" в одиночку. Мы распределились на три километра вдоль наших позиций. Окопались. И пока немцы не очухались и не накрыли нас огнем из всех батарей, настреляли мы их прилично и на вражеской позиции, и по ближним деревням...
- Не жалко было фрицев? Тоже ведь люди...
- Когда целился в первого, винтовка ходуном ходила от волнения. Так и не посмотрел в стереотрубу: попал или нет. На душе было муторно. Хорошо помню второго. Это случилось через день. Он шел к колодцу за водой. Упал сразу, как подкошенный, и не шевелился. Через какое-то время появился другой немец. Очевидно, не дождавшись, пошел искать товарища. Во мне уже проснулся охотничий инстинкт. В тот момент они для меня были чем-то вроде перелетных уток. Срезал я с ходу и этого горемыку. Волнения уже не было. Появилась твердость и уверенность в своей правоте: мы должны освободить свою Родину от фашистской нечисти.
Когда сейчас воины возвращаются из "горячих точек", то проходят психологическую реабилитацию. У нас в те годы, конечно, ничего такого не было. Мы убивали - нас убивали. После войны у многих фронтовиков нервы были не в порядке. Я, например, не могу смотреть фильмы о войне - трясет всего, и слезы льются сами собой...
- Сибирякам на фронте легче было, чем другим?
- На войне легко не бывает никому. В большинстве своем сибиряки - люди прямые, искренние, выносливые и практичные. Я, например, мог быстро отыскать сухие дрова, развести огонь и хотя бы кашу сварить. Полевая кухня была доступной, когда часть стоит в обороне, а во время боевых действий солдаты довольствовались сухим пайком. Да и тот не всегда успевали подвезти. Бойцы-горожане, случалось, ослабевали с голодухи. Какой уж из него после этого воин.
- Вам удалось избежать ранений?
- Первый раз меня зацепило на Калининском фронте. Осколком - в руку. Мы тогда километрах в 50 от Москвы были. В санчасти перевязали, зажило на ходу. Во второй раз ранило уже серьезно. Форсировали мы Донец под Лисичанском. Стали взбираться на кручу, а немец сверху поливает пулеметным огнем. Мне прострелило бедро, я свалился в яму. Кровь хлещет, кое-как ее остановил. Помню, там было хитрое проволочное заграждение, зацепившись за которое гимнастеркой или штанами уже не вырвешься - затягивает. И немецкие пулеметчики в упор "прошивали" наших солдат, попавших в эту проволочную ловушку. Наступление захлебнулось. Ночью сотни раненых сползались к берегу в ожидании переправы. Но я не стал полагаться на случай и кое-как доплыл сам. А утром немцы провели артподготовку, накрыли огнем весь тот берег с ранеными. Мне потом уже в госпитале очевидцы рассказывали, что от наших солдат там осталось только кровавое месиво...
- Я слышал, что многие солдаты выбрасывали нагрудные медальоны, суеверно считая, что это смертный знак. Поэтому нельзя было опознать многих убитых, что увеличивало списки пропавших без вести...
- Это был не медальон, а маленький патрон, в который вкладывали листок с номером части, именем и домашним адресом солдата. Может, и выбрасывал кто, я не видел. А только на войне было больше веры, чем суеверия. Там я впервые увидел, как люди вдруг начинали молиться. И даже самые закоренелые атеисты не умом, так душой инстинктивно обращались к Богу. Сколько лет из нас выколачивали христианскую веру, рушили церкви, осмеивали Христа. А все равно не смогли вытравить естественную тягу русского человека к православию. Я-то сам, конечно, крещенный с детства. И в бою, и потом в мирное время на съемках "Калины красной", когда "ЗИЛ" в реке топил, - страшно было. А как прошепчу: "Господи, прости меня, спаси и помоги" - так сразу и легче на душе становится.
- Когда шли в атаку, "За Сталина!" кричали?
- Да. "Ура!", "За Родину!", "За Сталина!", а дальше по матушке... Как иначе? Несешься вперед, глаза вылупишь, может, навстречу смерти. Ну и кричали, как ни в себе, надеясь, что криком отгоним пулю. И мат-перемат, конечно. А если еще и штрафная рота... У штрафников никакого "Сталина", а только на мате. Вперед и все.
После госпиталя я попал уже в другую дивизию. Только у высших офицеров была привилегия возвращаться в свою часть. А солдат распределяли туда, где на тот момент была острая необходимость в живой силе. Помню, передислоцировали наше подразделение на другой рубеж. Шли ночью. Вдруг слышим крики: "Стойте на месте! Там мины!" Мы замерли и похолодели от ужаса. Оказалось, мы не там свернули и успели немало прошагать по минному полю. Прибежали саперы, очистили "коридор", вывели. Ни один солдат не подорвался. Бог спас! Повезло и в другой раз. Вышел я из нашей землянки подышать свежим воздухом. Отошел немного. А через минуту в землянку прямой наводкой попал снаряд, и все разнесло в щепки вместе с людьми...
В новой части, узнав, что я хорошо рисую, меня определили в артиллерийскую разведку. Я просматривал местность в стереотрубу и делал карандашные наброски особенностей рельефа: где расположены минометные расчеты противника, окопы или заграждения. Приходилось и за линию фронта за "языком" ходить.
- Когда вступили в Европу, она вас поразила чем-либо?
- Она меня до сих пор поражает. Чистенько кругом, порядок и дисциплина, народ зажиточный. Не сравнить с нашей разрухой. Когда освобождали русские, украинские, белорусские города и деревни, все кругом порушено, разорено, вместо хат одни трубы торчат - больно смотреть. Но люди улыбались сквозь слезы. Счастливы были, что выжили. Кто картошечкой нас угостит, кто самогоночки нальет. Мы, славяне, живучие.
Забавный случай приключился со мной в Польше. Пошел я однажды на рассвете на нейтральную полосу в сад за яблоками. Залез на яблоню и вдруг слышу: на соседнем дереве кто-то копошится. Сначала подумал: садовник, а присмотрелся - елки зеленые: фриц! Тоже, значит, яблочками решил полакомиться. Мы оба сначала испугались, потом он мне погрозил пальцем, а я ему в ответ показал кулак. Затем как по команде слезли на землю и разбежались в разные стороны. По-другому закончилась подобная встреча в Германии, когда мы "зачищали" здания. Выскочил тогда мне навстречу немец из подъезда старинного особняка. Застыли мы на мгновение друг против друга. У него автомат наперевес, и у меня. Я успел открыть огонь первым...
Кстати, в Польше меня ранило в третий раз: осколком каску пробило, долго потом головные боли мучили. Когда валялся в госпиталях, родителям писал, что нахожусь в тылу в каких-то командировках. Зачем их по пустякам волновать.
- Когда вы снимались в фильме "Они сражались за Родину", помогали Шукшину в работе над ролью? Ведь он сам не воевал.
- Василий был младше меня на 4 года. Это уже другое поколение, войны почти не знавшее, если не попало под оккупацию. Шукшин мог с любой ролью справиться без всякой помощи. Помню, в начале нашего знакомства я у него спросил: "Вась, может, мне попробовать играть по системе Станиславского?" На что он ответил: "Ну их на хрен, эти системы. Играть нужно в водевиле или когда бабе голову морочишь, будто был на партсобрании. В кино надо жить". А в фильм "Они сражались за Родину" Сергей Бондарчук - тоже фронтовик был - меня утвердил без всяких проб. Попросил только: "Поговори ты с Василием Макаровичем. Никого другого не вижу на роль солдата Лопахина. Сам я предлагать боюсь: если он мне сразу откажет, я уже не смогу попросить". Та роль для Шукшина оказалась последней...
Сейчас я продолжаю сниматься в кино. Правда, в последние годы перенес несколько операций: последствия фронтовых ранений. В свободное время рисую картины. Но уже меньше: хуже вижу. А также пишу стихи, читаю их на ветеранских встречах. Вот, например, такой отрывок: "У Прохоровки и Обояни, / У Белгорода и Орла. / Земля, взрыхленная боями, / Передо мною пролегла. / Здесь реки кровь еще не смыли, / Здесь родники слезами бьют, / Здесь каждым стебельком ковыли / Поныне мертвые встают". Война - это страшное занятие. Надо жить в мире, дружить, договариваться, ездить в гости. Земля ведь одна на всех.

Напечатать

Жизнь 00:10 / 07 Марта 2024 4860

Псы тоже летают

В тестовом режиме запущена новая услуга - перевозка питомцев на соседнем пассажирском кресле

Евгений Смирнов

Труд

А помните, как «Аэрофлот» обвиняли в бездушном отношении к путешествующим животным? Критика имела последствия. Как сообщила пресс-служба компании, по итогам прошедшего года на треть увеличилось количество...