Хоррор по-русски

Ну очень щекочущая нервы выставка в Трубниках

В Доме Остроухова в Трубниках — отделе Госмузея истории российской литературы — открылась выставка, претендующая на панорамное видение большой культурологической темы — «От элегии до хорора: эпоха романтизма в России». И хотя получилось, прямо скажу, не очень страшно, но зато — очень симпатично: никаких тебе гофмановских похищенных глаз и гейневских двойников-доппельгенгеров. Нежный лик молодого Баратынского, череп завропсиды (был в древности такой милый динозавр) и смятый листок ватмана, на котором выведено изящным пушкинским почерком: «Здесь почивал он, кофей кушал». А чем еще мог заниматься русский романтик — в окно смотрел и мух давил? Давайте разберемся.

Картонный кукольный домик с женским портретом, глядящим на нас из окошка, засохшее дерево из папье-маше, слюдяное зеркало в торжественной золоченой раме, свечи, аудиозапись каркающей вороны, включаемая в самый неожиданный момент, но подозреваю, это как-то связано с заглядыванием посетителей в зеркало. Как-никак окно в иной мир.

Экспозиция в ГМИРЛИ явно иронизирует, напоминая пушкинские светские пародии на запоздалых и, видимо, все-таки прошедших по периферии литпроцесса русских романтиков и их восторженных поклонников. Ходишь-смотришь, и вспоминается старушка Ларина, которая, бывало, писывала кровью в альбомы нежных дев, и Владимир Ленский «с душой прямо геттингенской». Кстати, начиная вояж по выставке, вы будто и попадаете в кабинет незадачливого деревенского приятеля Онегина, убитого им на глупой дуэли — ореховый секретер в стиле бидермейер, игральные карты, немецкая литература, кричаще-салатовые стены точь-в-точь как в вестибюле метро «Китай-город», но это простим. Любителей Стивена Кинга и Гильермо дель Торо лучше сразу предупредить — никаких впрямую связанных с хоррором экспонатов здесь нет. Разве что — залы, отсылающие к излюбленным локациям романтиков: «Дом с призраками», «Дикий лес», «Сад» и «Руины».

И все-таки, когда зовут в зазеркалье — чье сердце не екнет?

Очевидно, организаторы имели в виду саму эстетику страха, которую первыми так широко развили как раз романтики. Впрочем, истоки уже были в готических романах — именно оттуда вышли Гофман, Лавкрафт, Новалис, Шелли, Эдгар По. Надоевшие нынче в кинематографе вампиры тогда, двести лет назад, буквально потрясли Европу и Россию, заявившись с визитом с виллы Диодати на Женевском озере, описанной в 1819 году в повести «Вампир» — совместном творении доктора Джона Уильяма Полидори, лорда Байрона, Перси Шелли и двух их девятнадцатилетних подружек. Вампиром был, конечно, англичанин и, конечно, лорд.

Тема жути в искусстве, идея красоты как обмана и маски зла выводит романтизм за хронологические рамки 1810-1840-х. К мотивам По обращались весь Серебряный век, Есенин, Маяковский, русский рок и даже современный метамодернизм, выстреливший столь ходовой сегодня городской хтонью, морочащей героя-простака. Уж не говорю о жанрах ужастика и фэнтези.

В общем, можно было много чего показать, но, как рассказала куратор выставки, заведующая отделом «Дом И.С. Остроухова в Трубниках» Марина Краснова, акцент сделан именно на русском романтизме, что естественно для Музея истории российской литературы.

В атмосферно оформленных залах собраны прижизненные издания крупнейших литераторов эпохи: Пушкина, Лермонтова, Жуковского, Гоголя, Батюшкова, Ершова, Вяземского, Одоевского, Антония Погорельского. Живописные опыты поэта Константина Батюшкова «Птицы на ветках», старинные экземпляры «Вечеров на хуторе близ Диканьки», «Конька-горбунка», «Моих вечеров в Малороссии».

Таким, наверное, был самый заветный уголок кабинета Ленского.

Отдельный зал посвящен Бонапарту и русской наполеониаде. Жаль — не упомянули Марину Цветаеву, которая заменила икону в киоте на карточку Бонапарта и искала в сыне Муре черты французского императора. Но то ли организаторы не хотели очень уж выходить за рамки хронологии, то ли в другом филиале ГМИРЛИ, «Доме музее Валерия Брюсова» продолжается по-настоящему романтическая, декандансная выставка «Огненный ангел», посвященная знаменитому роману Валерия Яковлевича. Тут вам и инквизиция, и замученная Рената, и белокурый призрачный граф, и ангелы, и аггелы (т.е. отпавшие от небесного воинства).

Зато среди экспонатов в доме Остроухова — один из самых чудесных и не слишком растиражированных примеров русского романтизма: издание повести «Лафертовская маковница» Антония Погорельского с иллюстрациями. В последние годы XVIII века в Лафертовской (Погорельский использовал один из вариантов названия Лефортова) слободе живет восьмидесятилетняя торговка маковыми лепешками, маковница, но «этот промысел старушки служил только личиною, прикрывавшею совсем иное ремесло», гадание по ночам и общение с нечистыми силами. На литографиях изображен антропоморфный котяра в камзоле. Это «нечистый» жених внучки ведьмы, Машеньки — титулярный советник Аристарх Фалелеич Мурлыкин, который «с приятностию выгибал круглую свою спину» и «умильно на неё поглядывал, почти совсем зажмурив глаза». Машенька узнала в советнике бабушкиного «фамильяра», черного кота, прогнала его при помощи дворового пса и вышла замуж за молодого купца Ульяна. Тут и гофманиане конец, а кто дочитал до хэппи-энда — молодец.