...С Машковым мы договорились встретиться по окончании репетиции в актерском фойе МХАТа. Я торопилась к назначенному времени, вспоминая заповедь журналиста, что каждая минута опоздания - это неотвеченный вопрос. Однако оказалась перед закрытой дверью, из-за которой еще на протяжении часа раздавался громкий голос Машкова. Реплики из пьесы и советы, кому в какую сторону перемещаться, прерывались особенно настойчивыми повторами: "Без остановки! Без остановки!" Периодически гремел дружный смех тех, кому предстоит смешить публику в искрометной "комедии положений".
- Владимир Львович, вам необходима полемика на репетиции, актеры спорят с вами?
- Нет, со мной не спорит никто и никогда, потому что я прихожу на репетиции стопроцентно готовым. С первого дня работы с пьесой я не позволяю себе не знать, чего хочу, и могу ответить на все вопросы. А когда ты основательно хорошо "сидишь в материале", когда у тебя есть база, - тогда можно позволить себе импровизировать...
- Как вы нашли пьесу Рэя Куни?
- Год назад пьесу перевел Михаил Мишин, и Анатолий Смелянский принес ее в театр специально для меня. Я читаю очень много пьес, но в "N 13" мне понравился чистый жанр: редко можно встретить комедию положений на грани абсурда. К тому же это, что называется, мой материал. Я свою режиссуру называю агрессивной. Пугающе звучит, но она именно такая. В пьесе хороша стремительность сюжета, в ней много возможностей для фантазии актеров режиссера, чтобы раскрутить действие. Моей режиссуре нужны актеры такого уровня, каких я собрал. Авангард Леонтьев из "Современника" удивительно владеет формой. Он один из блестящих актеров - особый дар энергоемкости. Женя Миронов тоже. Мы давно работаем вместе, он прекрасно знает мою стилистику, ведь когда-то в театре начинал по-настоящему с моих спектаклей "Звездный час по местному времени", "Бумбараш". И Сережа Беляев из "Табакерки", и Игорь Золотовицкий из МХАТа - актеры яркого дарования. У меня роскошный художник - Саша Боровский, с ним я сделал все свои спектакли и фильм "Сирота Казанская".
- Если вы, приступая к работе, знали, чего хотите, значит, представляли, что должно получиться. Теперь вы можете сказать, что результат соответствует первоначальному замыслу?
- Спектакль рождается только на зрителе, тем более комедия. Мы можем сколько угодно работать, но зрительный зал внесет свои коррективы, все подвергнется изменениям. Комедия - это чудовищно сложный жанр, веселить людей очень тяжело.
- Пьеса вам не кажется кинематографичной? Есть такой американский фильм "Уик-энд у Берни", в нем кое-что перекликается с вашим спектаклем...
- Этот фильм я видел, но у нас история совсем другая. Там юмор, который я не очень люблю. Он не столько черный, сколько, как говорится, ниже пояса. У нас же юмор в том, что люди сами себя загоняют в неожиданные ситуации, а дальше ситуации начинают "вести" людей. В то же время всех будет жалко. Как и во всех моих спектаклях, здесь все заканчивается любовью. Я доведу действо до апофеоза любви, стены МХАТа должны будут воспламениться от избытка чувств. Уж поверьте мне.
Что касается кинематографичности пьесы - я так бы не сказал, скорее, наоборот. Наша пьеса не кинематографична, в ней огромное количество ситуаций, которые возможны только на сцене. Я не люблю литературный театр. Для меня главное - действие, энергия. Это не я придумал, а Станиславский. Наш спектакль - джазовый (хоть сейчас режиссеры через одного говорят, что они хотят делать джазовые спектакли). Я люблю скоростной разговор со зрителем. Зритель должен не покоиться мягко в кресле, а, знаете, вполуприсядь, всегда готовый побежать. Но не будем раскрывать все карты...
- Вы собрали замечательную команду актеров из разных театров. Не похоже ли это на антрепризу? Ведь так могут воспринять спектакль критики, сославшись на то, что в нем не все мхатовские актеры.
- Один умный человек сказал: думать о критике - все равно, что солдату думать о госпитале. Наш состав не антрепризный, и все актеры, принимающие участие в постановке, из одной школы - мхатовской. Леонтьев - мой учитель, с кем-то я учился, с кем-то из ребят вместе работал в "Табакерке". С МХАТом связана огромная часть моей жизни.
- Вы хотите сказать, что вам не все равно, на какой площадке работать?
- Я играл здесь двенадцать лет назад, и, естественно, мне не все равно. Если б было все равно, этот спектакль ставился бы в другом месте. Мне приятно работать на этой сцене, она меня вдохновляет.
- А не хочется ли самому выйти на сцену в своем спектакле?
- Нет. Я всегда разделяю режиссуру и актерство и плохо отношусь к "играющим тренерам". Сейчас я режиссер и зритель, смотрю со стороны. Я знаю, что именно могу принести, предложить каждому, кто работает со мной. Мы обогащаем друг друга. Когда мы разбираем какой-то эпизод на репетиции, следуем Дейлу Карнеги: веди себя так, как хотел бы, чтоб вели себя с тобой (так говорил именно Дейл Карнеги, а не Библия - я бы не стал трогать Священное Писание для такого бесовского дела, как театр).
- Расскажите, пожалуйста, про работу в Голливуде. Что вам нравилось, что не устраивало в жестких американских условиях творчества?
- Я человек, привыкший к работе, и меня все устраивает. Особенно вызывает уважение их ответственность. Для меня понятие "специалист широкого профиля" достаточно сомнительно. В Голливуде я встретился со специалистами узкого профиля. Если человек отвечает за зажигалку, значит, она будет зажигаться, и зажигаться она будет столько раз, сколько нужно. Так везде. На больших студиях существует негласный закон, который меня сначала удивил, а потом я понял, как это шикарно. На площадке работает достаточно много народа. В кадре лежит коробка, и кто-то отвечает за то, чтобы она лежала именно так. И если вдруг через время возвращаются к этому кадру и замечают, что человек забыл переложить коробку так, как нужно, то его никто не будет увольнять - он сам должен уйти. Его могут остановить, сказать: да ладно, ничего страшного, но человек сам должен решить, без сюсюканья.
- Что такое профессиональный актер по-американски? Чем он отличается от русского?
- Театральная школа вообще на земле одна - та, в стенах которой мы сейчас находимся. Американцы к школе Станиславского относятся благоговейно, хорошие актеры ее изучают и платят огромные деньги порой очень сомнительным людям. По большому счету, конечно, они далеки от драматического театра - это наше, русское изобретение. Еще англичане владеют отлично этим видом искусства, поляки, а французы и немцы меньше...
У меня вызывает уважение, как американские актеры относятся к работе: они часто практикуют полное слияние с ролью. Они не боятся делать с собой фантастические вещи: вплоть до пластических операций. Один актер специально подпилил себе зубы, чтобы сниматься в фильме "За вражеской чертой".
- Когда Михаил Чехов работал в Голливуде, он играл чаще всего сумасшедших эмигрантов. Вас не пугает, что нынче русские актеры в Голливуде востребованы исключительно в определенном амплуа - киллера или что-нибудь в этом роде?
- Во-первых, я не сам туда уехал, а меня пригласили. Моя первая работа была с Майклом Рэдфордом, замечательным английским режиссером, получившим "Оскара" за фильм с Филиппом Нуаре. И дальше последовало несколько неплохих картин. Во-вторых, я отношусь к этому как к части своей работы. Я сейчас закончу спектакль, у меня есть несколько проектов в Америке, потом опять приеду сюда. Пока есть возможность, надо проводить жизнь максимально забавно.
- Компания "XX век Фокс" приглашала вас заключить "пожизненный" контракт с Голливудом. Вы же решили ограничиться тремя годами. Почему?
- Состояние несвободы для меня противоестественно. Есть два чудовищных слова: "навсегда" и "никогда". Спрашивают меня: "А вы навсегда уехали?" Почему навсегда? Никуда я не уезжал!
- Почему в России сейчас не играете в театре?
- А это не ко мне вопрос. Если предложат хороший материал, я всегда с удовольствием соглашусь.