Разборка представляла собой квадрат земли примерно 150х150 метров. Ее территория была завалена грудами гнилых кузовов, над которыми возвышались ржавые конструкции. По периметру стояли железные амбары, до потолка забитые деталями, черными от мазута и копоти. Мазут был везде: почва была им пропитана глубиной на метр, он толстым слоем покрывал полки, чавкал под ногами.
На разборке царил самый настоящий хаос - учет велся с огромными погрешностями: из неучтенки можно было бы собрать космический корабль, если бы она не распродавалась из-под полы. Люди, работавшие здесь, подразделялись на три категории: продавцы, кладовщики и слесари. Продавцы, соответственно, продавали товар, причем все как один настолько были жуликоваты, что любо-дорого было смотреть, как они втюхивали покупателям разную дрянь за бешеные деньги. Кладовщики вели учет деталей, что снимались с автомобилей, раскладывали их по складам и приносили продавцам. По этому случаю у каждого из нас была рация, которая имела обыкновение шипеть и плеваться матерщиной. Слесари были самой нижней ступенью этой иерархии - они просто крутили гайки, убирали территорию и выполняли указания всех остальных.
Огромный плюс: зарплату платили хорошую и исправно. Причем к деньгам отношение было пренебрежительное. Директор по одному вызывал к себе в комнатку, молча отслюнявливал пачку тысячных и кидал на стол. Размер аванса был по желанию. Давали, сколько попросишь, остальное отдавали в конце месяца. Однажды мне заплатили лишние 6 тысяч, и никто не заметил, даже я поначалу. Когда сообразил, что что-то не так, деньги уже были потрачены, и я махнул рукой. Для разборки эта сумма была смехотворной, кроме того, я до сих пор не уверен, что лишние деньги мне выплатили по ошибке. Директор имел чудное обыкновение всегда начислять денег больше, чем я ожидал. В общем, в смысле денег было круто!
Когда я только пришел на разборку, отношения с коллективом складывались напряженные. Некоторые личности пытались подмять меня под себя, но я был стойким. Потом отношение ко мне изменилось, потому что человек я был, как ни крути, доброжелательный.