.jpg)
Дебютантка столичной концертной сцены рассказала «Труду» о цене успеха - первого сольного концерта в Москве
9 апреля в Московском международном доме музыки — первый в столице сольный концерт певицы Надежды Павловой. Это — приз молодой вокалистке от Ассоциации музыкальных критиков, назвавшей спектакль «Травиата» Пермского театра оперы и балета самым ярким музыкальным событием 2016 года. Формулировка такова: «За сотворчество мэтров и артистов молодого поколения: Роберт Уилсон, Теодор Курентзис, Надежда Павлова». Какой ценой достигнут этот успех, что за ним последует, в каких условиях работают артисты региональных театров? Об этом — наш разговор.
— Надежда, что споете москвичам?
— Поскольку это мой первый сольный концерт в Москве, я решила взять хиты своего репертуара — арии Донны Анны («Дон Жуан» Моцарта), Олимпии («Сказки Гофмана» Оффенбаха), Цербинетты («Ариадна на Наксосе» Штрауса), Мюзетты («Богема» Пуччини), Людмилы («Руслан и Людмила» Глинки), конечно же Виолетты («Травиата»). Будут также две новые для меня концертные арии Моцарта и сцена сумасшествия Лючии ди Ламмермур, о роли которой давно мечтаю.
— Судя по программе, вам ближе всего итальянская музыка.
— Это заметил еще мой педагог в Петрозаводской консерватории Валерий Александрович Волчков: твой композитор — Доницетти. И практика подтвердила его правоту. Хотя и в русской музыке есть замечательные партии для лирического сопрано: Людмила у Глинки, Марфа у Римского-Корсакова...
— Расскажите о ваших учителях.
— Я родилась во Владимире, но первые серьезные занятия вокалом были в Москве, папа меня возил каждые выходные к педагогу училища имени Гнесиных Галине Сергеевне Федоровой. Она дала то, что называется вокальной базой. В Ивановском музыкальном училище у меня была тоже очень хороший педагог Ирина Александровна Кодочигова — солнечный человек, прививший позитивное отношение к жизни, профессии, людям. Про Валерия Александровича я вам уже сказала, было очень интересно учиться у певца с совершенно с другим, можно сказать, противоположным моему типом голоса (у него бас). Вообще чем более непохожие люди с тобой занимаются, тем больший опыт ты можешь впитать. Мне еще Галина Сергеевна говорила: вокалу нельзя научить, можно только научиться. Если ты этого хочешь, все получится. А в аспирантуре Петрозаводской консерватории Валерий Иванович Дворников оттачивал со мной стиль, открыл секреты верхнего регистра.
— И в чем они? Что испытывает певица-сопрано, которой предстоит спеть «космическое» ми-бемоль в куплетах Олимпии из «Сказок Гофмана»?
— Она в первую очередь должна иметь мощный, отлаженный дыхательный аппарат. Вторая проблема — психологическая: надо преодолеть внутренний зажим, страх этих крайних верхних нот. И еще: их надо прежде услышать внутри себя. Тогда ты ставишь перед собой ясную цель — и попадаешь в нее.
— Кто ваш идеал певицы?
— Натали Дессей, которую уважаю безмерно не только как вокалистку, но как личность, человека огромной силы воли и мужества: перенесла операцию на связках, восстановилась, а потом, будучи в расцвете сил, заявила о смене формата, уходе в мюзикл, драму, телевидение... Вот непревзойденный образец комплексной актрисы.
— У вас в Пермской опере, где поете с 2012 года, около 10 партий. Какая наиболее сложна?
— Технически — наверное, Цербинетта из «Ариадны на Наксосе». А психологически — ну вот, например, Марта из «Пассажирки». Когда мы с моей партнершей Надеждой Бабинцевой (она исполняла роль немки Лизы) учили свои партии, то кроме интонационных сложностей ни о чем не думали. И только когда эта работа была сделана, тут-то нас накрыло — что это за тема, что за музыка («Пассажирка» — опера советского композитора Мечислава Вайнберга по повести польской писательницы Зофьи Посмыш о концлагере Освенцим. — «Труд»). Но знаете, то же самое могу сказать о любой большой классической оперной партии. Бывает, спрашивают: вы себя с героиней отождествляете? Отвечаю: если б отождествляла, умирала бы после каждого спектакля. Было однажды после «Травиаты» — в старой еще постановке, до спектакля Теодора Курентзиса и Роберта Уилсона. Опера кончилась, иду за кулисы — и вдруг градом покатились слезы, не могу остановить. Подходит партнер, успокаивает: да что ты, это ж кино!..
— Чем вас поразил Теодор в сравнении с другими дирижерами?
— Колоссальной музыкальностью, артистичностью. Может выскочить из-за пульта и на сцене показать, что ты должна делать. Он ведь сам отличный актер. Но главное, наверное — ясное видение целого и дотошность в работе над деталями. Он требователен прежде всего к самому себе. Говорит: Надя, я завтра буду репетировать очень жестко, пожалуйста не принимай все на свой личный счет, это лишь работа... Зато после репетиции бросается к тебе, обнимает: моя любовь, моя умница!.. Чем я могу ответить на такое отношение? Только работой, стопроцентной отдачей. Заметила: какую бы пройденную с ним партию ни открывала потом, помню каждое слово, которое он мне говорил. И по-другому уже исполнить ее кажется совершенно невозможным.
— А в чем особенность работы Уилсона? Тоже, наверное, очень строг?
— Что вы, для меня более легкого режиссера, наверное, не было. Показывает: сделай ручкой вот так и так — и обязательно похвалит: какая ты красивая!.. А когда ему что-то не нравилось, он это говорил ассистентам — они потом подходили к нам с толстым блокнотом замечаний и по-деловому их высказывали. Все понятно, без лишних стрессов, никто ни на кого не срывался.
— Не всех зрителей убедила эта скупая на подробности, «японская» по стилю постановка, с ее «приклеенными» улыбками и условными позами. Все-таки музыка Верди — о другом, о колоссальной любви и о трагическом самопожертвовании женщины.
— По моим наблюдениям, большинству публики нарочитая отстраненность зрелищного ряда в нашем спектакле, наоборот, помогает острее ощутить смысл музыки. Хотя я сама вначале не понимала — как буду перевоплощаться в страдающую, умирающую Виолетту, если не смогу помочь себе ни мимикой, ни жестом. Ведь Боб говорил: все время улыбайся! Только потом до меня дошло: чем больше тебе надо улыбаться, тем больше хочется плакать. Когда сказала это Уилсону, он ответил: молодец, это и есть ключ.
— А как они делили лидерство с Курентзисом?
— Роберт, как до того Питер Селларс (режиссер другого знаменитого спектакля Пермской оперы — «Королевы индейцев». — «Труд»), — непререкаемый авторитет для Теодора. Тут он только выполнял свою дирижерскую роль, не вклиниваясь в происходящее на сцене. В результате, как писали критики, «холодная» картинка Уилсона слилась воедино с огнем музыкальной интерпретации Курентзиса.
— О какой следующей опере мечтаете?
— Скоро у нас концертное исполнение «Руслана и Людмилы». Было бы здорово, если б эту замечательную оперу поставили сценически! А самая заветная мечта — «Лючия ди Ламмермур». Уже не только в виде одной арии, но в виде спектакля. Но ее у нас в Перми пока не ставят.
— Однако поставили в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. В котором вы, кстати, недавно с успехом исполнили роль той самой куклы Олимпии с уникально высокими нотами.
— Давайте пока не будем на эту тему говорить! (улыбается)
— Тогда — о чем по жизни грезится?
— Чтобы всегда была работа, чтобы она приносила радость. Чтобы родители и сын были здоровы.
— Расскажите о них.
— Мои родители с Урала, папа из Свердловской области, мама из Ижевска. Но папе очень нравился Владимир, и после окончания вуза он решил поселиться в этом городе. Я ведь тоже до сих пор живу во Владимире, в Пермь только езжу на спектакли и репетиции. Еще недавно наладился контакт с Большим театром Белоруссии в Минске, я у них приглашенная солистка. Одно время появилась работа в Латвийской опере, но вскоре оттуда ушел режиссер Андрейс Жагарс, с которым я работала... Иногда мои родные выбираются в Пермь посмотреть меня на сцене. Папа был на «Царской невесте». Мама пока не собралась, это ведь она заменяет меня в занятиях со Степой, когда я в отъезде. Вот Степа «Травиату» видел. Правда, прежнюю постановку, не нынешнюю. Однажды на оркестровой репетиции увидел, как партнер швыряет меня на пол. Идем из театра, он спрашивает: почему тебя Артем так сильно толкнул? Я объяснила: это не по-настоящему, так поставлено... А на следующий день всем в театре сказала: поняли — меня обижать нельзя!.. Ему тогда было 5 лет. Сейчас Степа в первом классе, занимается плаванием, ходит в художественную студию. Бабушка, правда, считает, что он рисует странно. А я ему говорю: у тебя свое видение... Он, знаете, такой кубист. Я в нем культивирую веру в себя и свои начинания.
— А отчего он не видел нынешнюю «Травиату»? Она же транслировалась на всю Россию в кино.
— Не на всю: к сожалению, во Владимире пока нет кинотеатра, где такие трансляции можно увидеть.