Сегодня авиационный мир отмечает столетие события, которое справедливо считают началом новой эпохи покорения человеком неба. 7 октября 1916 года Константин Арцеулов, русский военный летчик и инструктор авиашколы под Севастополем, поднялся на двухкилометровую высоту и сознательно ввел самолет в штопор. Курсанты и публика с замиранием сердца следили, как, вращаясь, стремительно приближается к земле машина. И когда уже казалось, что катастрофы не избежать, пилот взял управление на себя и хладнокровно вывел самолет из падения. Это был поистине смертельный номер!
До того дня штопор был проклятием для военной авиации. Стоило пилоту слегка ошибиться, сбросить скорость или резко отклонить руль, как самолет моментально валился на крыло и начинал вращаться, ввинчиваться в воздух по вертикали вниз, будто штопор в пробку. Немногие из счастливчиков, оставшихся в живых после крушения, в один голос уверяли, что управлять вращающейся машиной совершенно невозможно. Штопор — это приговор к высшей мере.
Поначалу, когда самолеты летали совсем низко и медленно, пилоты имели шанс отделаться травмами. Но с появлением аэропланов Ньюпора, Фармана и Морана, развивавших невиданную по тем временам скорость до 90 километров в час, эти шансы устремились к нулю. Так, только в Гатчинской военно-авиационной школе в 1913 году погибли, не сумев вывести самолет из штопора, капитан Дмитриев и поручик Серов, годом позже — пилоты Стояновский, Синельников и Артемьев...
Но вот в севастопольскую авиашколу был определен ротмистр Константин Арцеулов. Боевой летчик после ранения возглавил отделение подготовки пилотов-истребителей. Сын моряка и внук знаменитого художника-мариниста Ивана Айвазовского прежде служил на авиационном заводе Щетинина в Петербурге, одновременно обучался в летной школе и занимался планеризмом. Однако войну он начал командиром кавалерийского взвода и только в 1915 году стал военным летчиком. За два года геройский офицер был отмечен пятью орденами, имел на счету 18 побед в воздушных боях над немецкими асами. Но в Севастополе Арцеулова ждала головная боль. В первые же недели при учебных полетах разбились шесть пилотов, свалившись в штопор на самолетах «Фарман-40».
«Эти случаи вызвали среди инструкторов Севастопольской школы горячие споры, — вспоминал Арцеулов. — Как начальник отделения летчиков высшей квалификации — истребителей я считал своим долгом сделать все возможное для выяснения сущности явления, чтобы найти средства выхода из него».
И у него это получилось. Как рассказал «Труду» бывший летчик-испытатель Мстислав Листов, Арцеулов понял главное: не надо пытаться сразу же выравнивать штопорящий самолет! При падении встречный поток обтекает крылья под большими углами, что и приводит к неуправляемому вращению. Для восстановления контроля над машиной Арцеулов решил устранить боковое скольжение, а рулем высоты опустить нос, чтобы самолет набрал скорость для маневра. Это представлялось пилотам того времени совершенно противоестественным. Опускание носа во всех инструкциях описывалось как смертельно опасный маневр, неизбежно ведущий к катастрофе.
И вот солнечным октябрьским утром Арцеулов поднял в воздух «Ньюпор», чтобы проверить свои выводы на практике. Сам он так рассказывал о том полете: «Сделал вираж, чтобы еще раз вспомнить приемы, которые, как я предполагал, выведут самолет из штопора. Потом сбавил газ, задрал самолет, выключил мотор. И достаточно было немножко тронуть педаль, как самолет свалился на левое крыло — и завертелся в штопоре. Конечно, впечатление было не особенно приятное. Поэтому сейчас же применил свои приемы, чтобы вывести самолет: ручку отдал от себя и сильно дал ногу, обратную вращению штопора. И вскоре почувствовал, что на рулях появилось давление воздуха. Самолет я остановил!»
Константин Константинович еще не раз повторил свой рискованный маневр, прежде чем подготовил докладную записку со своими наработками. На заседании ученого совета Качинской авиашколы Арцеулов зачитал свой доклад столь убедительно, что командование постановило: «Ввести прохождение штопора в программу обучения учеников истребительного отделения школы». Цена этого решения — тысячи сохраненных пилотских жизней.
О том, что опыт Арцеулова по выведению самолета из штопора стал азбукой для начинающих пилотов, мне говорил и пилот с 30-летним стажем, писатель Валерий Хайрюзов: «Этому каждый должен научиться еще в летном училище. Конечно, ощущение всегда не из приятных. Такое впечатление, что самолету при этом не хватает воздуха, он задыхается, и ты спасаешь и его, и себя...»
Как в дальнейшем сложилась судьба геройского летчика Арцеулова, корреспонденту «Труда» рассказала его дочь Ольга Константиновна Арцеулова, известный российский специалист в области нейрофизиологии: «Отец рано ушел из авиации — и не по своей вине. В 1933 году он был репрессирован. После ссылки через четыре года вернулся в Архангельск, где работал мотористом на катере. А вскоре — видимо, гены деда дали себя знать — его увлекло художественное творчество. Константин Константинович оформил более полусотни книг, сотни номеров журнала «Техника — молодежи», где был ведущим художником, иллюстрировал журналы «За оборону», «Крылья Родины», «Юный техник», «Моделист-конструктор». А еще он создал панно в главном зале Центрального дома авиации и космонавтики».
Ольга Константиновна знакомит меня с фотографиями из семейного архива. Вот снимок отца вместе со знаменитым дедом, а вот в компании с поэтом Максимилианом Волошиным и неизвестным мужчиной. В руках у него шляпа, которая сыграла удивительную роль в истории отечественного воздухоплавания. В 1910 году в Коктебеле гуляли Константин Арцеулов и Максимилиан Волошин. И вот когда они оказались на краю обрыва, поэт картинным жестом чуть подбросил шляпу в воздух. А та, вместо того чтобы упасть к ногам, вдруг взлетела вверх и зависла. «Черт возьми, здесь же можно запускать планеры! — восторженно воскликнул Арцеулов. — Смотрите, какой мощный восходящий поток...» Да, именно Арцеулов открыл Коктебель в качестве колыбели отечественного планеризма, воспитавшей миллионы любителей воздухоплавания.
«А еще отец обожал музыку и шутки, розыгрыши, — продолжает Ольга Константиновна. — Считал, что мужчина без чувства юмора — пропащий человек. Оптимизм отца поражал, хотя жизнь ему выпала несладкая: война, голод, ссылка. Но он никогда не унывал сам и нам, домашним, не позволял».
P.S. Мы уже привыкли летать на самолетах, названных именами великих наших соотечественников: «Кутузов», «Багратион», «Лермонтов», «Бунин»... И это здорово. Но почему бы не давать лайнерам и имена легендарных летчиков? В том числе и таких пилотов-первопроходцев, какими были Нестеров, Ефимов или тот же Арцеулов. Разве их вклад в прославление родного отечества не заслуживает этого?
