Разговор с писателем Дмитрием Даниловым
Поэт, писатель, драматург, лауреат премии Андрея Белого, «Ясной Поляны», «Золотой маски» Дмитрий Данилов выпустил книгу «Пустые поезда 2022 года». Что нового открыли ее автору поездки по стране в плацкартном вагоне? Переживал ли он сам вещи, описанные в его «триллерах абсурда» — таких как «Человек из Подольска», «Саша, привет!» «Сережа очень тупой»? Чего единственно не должно происходить на территории свободы, какой в принципе, по мнению Данилова, является искусство? Об этом и многом другом — наш разговор.
— «Пустые поезда 2022 года» — цикл о путешествиях по железной дороге, перемежающий рассуждения о нашей повседневности с модным сейчас «автофикшном» — рассказом как бы от себя. Как возникла идея?
— Из необязательных записок личного характера. В прошлом году зимой тяжело заболела моя мама. Она лежала с инсультом в «ковидном» госпитале. Это случилось в новогодние каникулы, на которые мы с женой планировали приятную поездку, но никуда, естественно, не поехали. Выдался только один свободный день, и я решил осуществить свою давнюю мечту: отправился по маршруту Бологое-Осташков. Там ходит ретро-поезд из двух вагончиков, его тянет паровоз 1950-х — красивый, огнедышащий, с черными колесами. За все время поездки — ни одной крупной станции, кругом заснеженные леса, иногда речки, скованные льдом. Однообразный пейзаж — и вот это однообразие как будто бы ослабило тиски жизни. Дорога принесла хоть временное, но сильное облегчение — я написал об этом пост в соцсети.
Потом, когда мамы уже не стало, поехал по работе на фестиваль во Псков, и там мне довелось осуществить другой свой железнодорожный замысел: доехать до станции Дно, на которой в 1917 году стоял императорский поезд Николая II, пытавшегося проехать в Петроград в обход захваченных большевиками станций. Я вышел, посидел в очень красивом зале ожидания, сам вокзал выдержан в духе советского ампира. Начал писать очередной пост — и понял, что у меня складывается цельный цикл. За 2022 год я совершил несколько поездок по самым глухим местам Европейской России. Книгу посвятил памяти мамы.
— А какая ваша поездка была самой длинной?
— Если за всю жизнь, то маршрут Москва — Владивосток, по нему я проехал еще в 2010-м. Причем не по какому-нибудь делу, просто захотелось прочувствовать, что значит ехать в плацкарте семь дней подряд. Я был вагонным акыном, записывал все, что вижу — даже не выходил в городах, которые проезжал. В таких дальних поездках складывается удивительная вагонная жизнь: возникают свои центры притяжения, лидеры мнений, смешные разговоры, размолвки... Слава Богу, никто не подрался, ни у кого ничего не украл. А в конце подсели «дембеля» — и держались тише воды ниже травы. Я удивился: помню себя дембелем — спокойно сидеть совсем не получалось, хотелось бурно радоваться жизни...
— В какой степени ваши герои автобиографичны? Были ли вы делателем детективов, в какой-то момент испытавшим жестокий кризис, как в «Свидетельских показаниях»? Становились ли жертвой скучающих полицейских, как в «Человеке из Подольска»? Проходили ли мимо тайны, не решившись в нее заглянуть, как тот Сережа, который «очень тупой»?
— Нет, в пьесах это все не про меня. Как и в романе «Саша, привет!». Сюжет моей первой пьесы «Человек из Подольска» пришел из потока новостей: какой-то известный человек рассказывал прессе, как его арестовали, и следователи задавали странные вопросы. Эта тема крутилась у меня в голове года три, нарастая как снежный ком — так появился образ полицейских-интеллектуалов. Автобиографичны у меня только романы: «Горизонтальное положение», «Описание города» и вот еще «Пустые поезда 2022».
— Слышала на недавнем семинаре для начинающих прозаиков, что в том самом жанре автофикшн нужно не откровенничать, а наоборот — абстрагироваться от собственной боли и писать будто бы от третьего лица, чтобы книга стала терапевтичной для читателя.
— А, по-моему, за терапией лучше идти к терапевту. И не очень понимаю, как можно абстрагироваться от собственных переживаний. Наоборот, стараюсь заново в них погрузиться и писать о том, что было. Настоящее искусство должно травмировать. Оно исходит из боли и причиняет боль.
— Что тогда наталкивает на абсурдистские сюжеты вроде «Саша, привет!», где рассказывается о крайне странной форме смертной казни, назначаемой за деяние, тяжесть которого на высшую меру никак не тянет?
— Отправной точкой стала повесть Виктора Гюго «Последний день приговоренного к смерти». Вещь известная, но я случайно наткнулся на нее лишь несколько лет назад и прочитал за один вечер. Гюго ярко описал отвратительную рутину ритуализованного убийства, в частности latoiletteducondamné — срезание ворота рубахи и волос на голове, чтобы гильотина в них не запуталась... Меня это задело, ранило, и я решил написать нечто похожее.
— Должна признать, фразы надзирателей типа «Вы на смертную? Подождите, вызовем!» пронзают именно своей обыденностью. Даже мать встречает известие о приговоре сына с деловитой укоризной: «А ты бы с девками, какими попало, не путался, тебя бы и не расстреливали». Кстати, как вам понравилась инсценировка «Саша, привет!» в Театре Наций?
— Тот спектакль Марата Гацалова очень меня тронул, хотя он сильно отличается от романа. На сцене больше про любовь, а книга больше про одиночество.
— Кстати, надо ли запрещать спектакли (фильмы, книги и т. д.), которые якобы оскорбляют общественное мнение? Появились бдительные «цензоры из народа», постоянно сигнализирующие власти о диверсиях на культурном фронте.
— Я против цензуры. Государство не должно влиять на содержательную часть искусства. Мы это уже проходили в СССР, ни к чему хорошему такая практика не ведет. Общественность, конечно, имеет право высказываться. Пусть ругает, пишет критические отклики, уходит со спектаклей. Но системы жалоб и запретов быть не должно. В искусстве нельзя только одно: злоупотреблять словом «нельзя».
— Вы преподаете драматургию и прозу на курсах писательского мастерства. Каков общий уровень студентов, их возраст, о чем они хотят писать?
— Уровень высокий, на мой драматургический курс приходят уже взрослые, талантливые люди с жизненным опытом. Быть драматургом в России модно, это хороший способ рассказать о себе и своей боли. Для многих важен и факт коммуникации: у нас долговременный курс, успевают сложиться дружбы, творческие группы. На занятия идут за идеями и вдохновением, и я очень стараюсь эту атмосферу поддерживать.
— Многие убеждены, что писательство — профессия одинокая. Все идеи у тебя в голове — садись и пиши. Так?
— Творчество действительно штука одинокая, но я бы не сказал, что настоящий писатель — это тот, кто не вылезает из-за печки. Для большинства важна профессиональная, творческая среда. Кстати, когда я начинал свои эксперименты в литературе, у меня не было ни одного литературного знакомого. И это трудно — когда некому показать, не с кем обсудить...
—Вы же начинали в корпоративной журналистике?
— Это было скорее способом заработка, чем доро́гой в писательство. Да и слово «журналистика» тут не совсем точно — больше копирайтинг по жесткому заданию. Но были и интересные работы — в аэропорту «Домодедово», в крупной зарубежной компании-автопроизводителе. Аэропорт, где я делал корпоративную газету для персонала — потрясающий организм, который я изучил вдоль и поперек. Мой первый писательский старт случился в начале 90-х, я ткнулся в несколько журналов, ничего не взяли, я и забросил. Повторил попытку в нулевые, в возрасте уже за 30. Первые рассказы опубликовал на «Прозе.ру». Потом познакомился с поэтом и эссеистом Мирославом Немировым, он подключил меня к своему «Товариществу мастеров искусств «Осумасшедшевшие безумцы», куда входили Андрей Родионов, Герман Лукомников, Всеволод Емелин, Владимир Богомяков и многие другие прекрасные авторы. Через эту тусовку познакомился уже со всем литературным миром. А первая известность пришла с романом «Горизонтальное положение», в 2011 году попавшим в короткий список «Большой книги».
— Не поделитесь планами новых спектаклей, экранизаций?
— Я написал по заказу МХТ пьесу «Стоики», постановка намечена на апрель. Она не о философах, это вымышленная семейная ситуация, действие может происходить в любом крупном городе мира.
О других планах говорить пока рано.