- Вы начинали свой актерский путь во МХТе при Олеге Ефремове. С тех пор много воды утекло, и нынче критики предрекают гибель психологическому театру. Вы тоже считаете, что он умирает?
- Психологический театр никогда не умрет, это вечное искусство. Просто сейчас он испытывает дефицит новых идей. К тому же изменилась ситуация в стране: люди озабочены количеством приобретений, а не духовным совершенствованием, вот поп-культура и пользуется этим, тиражирует то, что лежит в области низменных инстинктов. У театра совсем другие задачи - он предлагает думать о вечном. Не зря же артисты, когда играют пьесы Пушкина, Чехова, сами становятся тоньше, мудрее. К примеру, если мне вечером предстоит выйти на сцену в классической роли, то я весь день готовлюсь к ней, настраиваю себя как тонкий инструмент.
- Я до сих пор помню вашего Соленого в спектакле "Современника" "Три сестры". Как мне кажется, Галина Волчек любит вас и опекает. Ведь это с ее помощью вы организовали в 1987 году "Современник"-2", который просуществовал, увы, всего несколько лет.
- Я надеюсь, что скоро приступлю у нее в театре к репетициям "Шарманки" Андрея Платонова, которую мечтаю поставить уже около 20 лет. Это наверняка будет сложно, уж больно он гениальный писатель, дотянуться до него трудно, к тому же современный зритель, испорченный массовой культурой, вряд ли оценит своеобразный стиль его письма.
- Скажите, а почему прекратил существование "Современник-2"?
- Наверное, мы устали, поскольку все делали на энтузиазме: сами ставили декорации, сами шили костюмы, сами устраивали себе гастроли, чем сейчас в антрепризах занимаются менеджеры. О серьезных заработках мы тогда не думали, ведь о больших гонорарах стали говорить только с середины 90-х. До этого синдром звездности еще не проник в наши стройные ряды, и денежная лихорадка не охватила все слои общества. Кстати, сегодня я снимался в квартире бывшего председателя КГБ Семичастного, которая сдается для съемок фильмов. Наш американский оператор просто не поверил, что такое возможно... Ну а что вы хотите, если в последние 15 лет деньги стали определять значимость человека в обществе. Сегодня стыдно быть бедным, вот актеры и мечутся, как оглашенные, а потом спрашивают, откуда так много инфарктов и почему Андрей Краско умер на съемках...
- Выходит, интеллигенция и соответственно театр, выдержавшие прессинг цензуры, сейчас прогнулись под тяжестью рубля?
- В советские времена театр был сродни церкви, куда шли за духовной пищей, и в то же время он был идеологическим рупором государства. Нынче его приравняли к развлекательным учреждениям и заставили зарабатывать, забыв о том, что высокое искусство не может быть прибыльным.
- Наверное, вы скучаете по МХТу и хотели бы в него вернуться?
- Пока я об этом не думал, несмотря на то, что при Олеге Николаевиче проработал в этом театре 7 лет.
- То есть вы, когда уходите, то раз и навсегда?
- Да нет. Из того же "Современника" я уходил не раз и снова возвращался. Понимаете, у меня пятеро детей, я их должен кормить, одевать. Кино дает мне такую возможность. Театр же требует определенной дисциплины, и если ты занят в репетициях, то тебя уже на съемки не отпустят или вообще не станут занимать, зная, что ты в любой момент можешь улететь сниматься. Ну и какой тогда смысл работать в театре? Например, "Шарманку", которую я собираюсь ставить в "Современнике", начну репетировать осенью и, скорее всего, в это время с кино завяжу, а после выпуска спектакля снова стану с ним дружить. А параллельно заниматься и кино, и театром - это для меня невозможно. Я не умею раздваиваться и делать что-то наполовину. Так меня воспитали родители.
- Ваша мама, известная актриса Алла Покровская, по-прежнему работает во МХТе. Видели ее в "Господах Головлевых"?
- Конечно, она там замечательно играет, хотя и нескромно так говорить по поводу собственной матери. В Камергерском переулке я пересмотрел все спектакли Кирилла Серебренникова, и мне непонятно, почему на него так ополчилась критика. На мой взгляд, его спектакль и фильм "Изображая жертву" по братьям Пресняковым сделали серьезный прорыв в искусстве.
- Значит, у вас нет ревности к нынешнему МХТу, который после ухода из жизни Олега Николаевича не утратил своей значимости?
- Ну, я же не злодей, чтобы радоваться провалам в бывшем театре своего отца. Наоборот, чем больше успехов, тем больше уверенности, что Ефремов "замесил" театр правильно.
- Тем не менее, вы ушли из этого театра при жизни отца. Почему?
- Для меня это очень болезненная тема, и я не хотел бы ее касаться. Если коротко, то у меня с администрацией театра нашла коса на камень. Тогда мне казалось, что она темнит: и со сдачей помещений в аренду, и с денежными конвертами. Все держалось в тайне, в нее даже не посвящали Олега Николаевича, а за его спиной делали свои дела. Он не обладал коммерческой жилкой, всем верил на слово, и этим пользовались. Я же захотел восстановить справедливость, но, не разбираясь ни в коммерции, ни в юриспруденции, опростоволосился и чуть не подвел отца.
- Из-за этого у вас произошел разрыв?
- Конфликт был, но разрыва не было. Более того, чтобы не затягивать удавку дальше, я написал заявление об уходе с такой формулировкой: "Прошу уволить по собственному понятию". С одной стороны, я жалел, что ушел, а с другой - не очень, потому что там была сложная обстановка, с которой даже Ефремов не мог справиться. Распри, кляузы, наушничество процветали со страшной силой, хотя непонятно, что тогда можно было делить...
- Вы с отцом понимали друг друга?
- Он всегда разговаривал со мной очень простым, понятным языком, а я его сильно доставал, недаром моя старшая сестра Настя называла меня Достаевским, а он все уговаривал меня: ну не спеши, посиди, подумай. Когда мы с ним обсуждали моего Чацкого или Самозванца, я нервничал, спорил, даже говорил ему, что он не так выглядит, как нужно Борису Годунову. "Подожди, - отвечал он мне, - вот я выйду на сцену, и все будет как надо".
- Скажите, вы не чувствуете себя ущемленным, что у вас нет своего театрального дома?
- Дом - это прежде всего люди. Вот это кафе "Маяк", куда я прихожу много лет, тоже мой дом. Здесь собирается интеллигентная публика, всегда спокойно и уютно, все меня знают, никто не торопит, сиди хоть круглосуточно.
- Эта тяга к покою пришла, наверное, с возрастом. Вам сколько лет?
- 43 года. Конечно, с годами в человеке многое меняется, но что-то и остается. Я, например, до сих пор не переношу интриг, в кино их, кстати, значительно меньше, чем в театре. Хотя киношный люд тоже непростой.
- А с кем из кинорежиссеров вам особенно интересно работать?
- Хотелось бы сняться у Никиты Михалкова. Но мне интересно общаться и с дебютантами, потому что, открывая что-то новое для себя, они и меня этим заражают. Так, недавно Эльдар Салаватов закончил фильм "Семейка Ады", в котором я играю вместе с Еленой Яковлевой, Настей Приходько, Риммой Марковой. А сейчас снимаюсь в картине "Индиго". И все-таки я никогда не забуду, как Александр Наумович Митта через пять дней после смерти отца пригласил меня сниматься в "Таежном романе". Эти съемки здорово мне помогли, можно сказать, вывели из транса, роль была интересная, трагическая и комическая одновременно.
- Вам что, не хватает юмора в жизни?
- Почему? Да вся жизнь полна юмора, благодаря ему только и можно продержаться в нынешнем абсурде. Поэтому люди, не въезжающие в юмор, мне неинтересны.
- А к себе вы тоже с юмором относитесь?
- Что вы? Как можно? Ведь я самый талантливый и неподражаемый! (Смеется).
- А слава греет?
- Назовите хотя бы одного актера, которого бы она не грела... Меня начали узнавать на улице, когда я еще играл в спектакле -МХТа "Уходя, оглянись". Улыбка идиота тогда часто меня посещала. А потом вышел фильм "Когда я стану великаном", благодаря которому я стал самым знаменитым в воинской части, где служил. Ну а после картины "Дубровский" ко мне начали приезжать и атаковать девушки из провинции.
- Насколько я знаю, дружба очень много значила для вашего отца. А для вас?
- У меня много друзей, но особенно я близок с Никитой Высоцким, Женей Мироновым, отцом Иоанном Охлобыстиным... Еще назову Гарика Сукачева - поразительно нежного и чуткого человека. После общения с этими ребятами я получаю такой запас энергии, мне так хорошо и свободно дышится, что словами передать не могу. А еще я получаю огромный заряд энергии, когда заседаю в жюри КВН. Там такая классная обстановка, такие озорные молодые ребята, что невольно вспоминаешь свою юность, когда казалось, что ты все можешь и все одолеешь. С этим чувством и надо жить.
Беседу вела