Когда он был закрыт, по чьему приказу уничтожен, сейчас точно не знает никто. Известно лишь, что в 1924-м здесь уже не молились - на берегу реки открылся один из самых первых домов отдыха для советских трудящихся "Енисей". Тысячи отдыхающих, которые в течение полувека набирались в этих местах здоровья и хорошего настроения, вряд ли знали, что они буквально ходят по костям...
- Когда начали восстанавливать монастырь, - рассказывает инок Евлогий, -валили старые тополя, рыли траншеи, чтобы проложить трубы от котельной, и находили в земле человеческие кости. Видимо, здесь расстреливали монахов. Упокой, Господи, души усопших рабов твоих...
Мы шли по скрипучему снегу к высокому деревянному кресту. Его поставили этим летом на братской могиле. А рядом целая россыпь маленьких крестиков-отметин - в тех местах, где были найдены останки.
Люди приходят сюда помянуть невинно убиенных, помолиться, положить цветы. Многие идут к монастырю, чтобы хоть чем-то помочь, отдают послушникам одежду, обувь, приносят в дар иконы.
Обитатели монастыря отремонтировали храм и несколько келий. По выходным дням здесь проводят церковные службы - и крестят, и отпевают, и венчальный обряд справляют. Но в большинстве монастырских помещений - только голые кирпичные стены, окна по-прежнему зияют мертвыми глазницами, полы давно сгнили. Слишком много трудов надо положить, слишком мало сил на это имеется. Кроме отца Агапия и инока Евлогия, все остальные пока - люди временные, в любой момент, если мирская жизнь покажется слаще, могут уйти. И уходят. Однако и новые люди в монастыре появляются.
...Десятилетний Иван Борзых весело махал топором - помогал строить забор. Он приехал сюда с родителями из Красноярска на время школьных каникул. Мама Нина в это время готовила обед в трапезной, а отец Сергей перестилал крышу. Монастырский батюшка Серафим (он же и настоятель Благовещенского храма в Красноярске) попросил прихожан о помощи.
- Мы приехали, - говорит Иван, - потому что это дело хорошее, богоугодное. Вот вырасту, поступлю в духовную семинарию. Мама приняла крещение, когда я еще не родился, ей тогда было 29 лет. И дала обет: если родится сын, отдаст его в священники...
Из трапезной кликнули обедать, и топоры, стучавшие беспрерывно, враз умолкли. Монастырский двор погрузился в тишину и покой. Может, и души расстрелянных монахов, лежащих в этой земле, тоже успокоятся наконец?