Пушкин знал, кто и что стоит за скандальными событиями в его семье
«Барон д’Антес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет», — короткая запись в дневнике Пушкина от 1834 года, за три года до дуэли на Черной речке. Кто такие эти шуаны? В книге проницательного современного исследователя Виктора Тена «Последнее дело Пушкина» тема раскрыта.
«Россия была в то время наводнена нищими мигрантами из Европы, как правило, с подправленной биографией, вымышленными титулами, придуманными связями. Все эти «графы Калиостро», «французики из Бордо», занесенные к нам на поиск счастья и чинов, успели прописаться в комедиях, например, у Грибоедова. Дантесу легенды о нем, как ни странно, помогли устроиться фантастически удачно», — пишет Виктор Тен.
Семья Дантеса, получившая титул при Наполеоне, после заточения императора на острове быстро перекрасилась в сторонников Бурбонов. Впрочем, для Жоржа Дантеса большого значения это не имело. Такого понятия, как Родина, для него не существовало, о чем он сам писал не стесняясь.
Если Гончаровых разорил первый в их роду дворянин, дед Натали, то Дантесов — первый в их роду барон, отец Жоржа. Бесхозяйственный, но авантюрный, он верил проходимцам и хватался за пустые прожекты — например, издание немецкой газеты в Париже. К моменту революции 1830 года у семьи почти ничего не осталось кроме фамильного замка в Эльзасе. Юный Жорж кормился за казенный кошт в военной школе в Сен-Сире. Курс обучения был рассчитан на три года, но Дантес успел поучиться с полгода. Это военное заведение осталось верным Бурбонам. Как следствие, большая часть курсантов влились в отряды герцогини Беррийской, невестки свергнутого короля Карла Х, которая пыталась отвоевать трон для своего малолетнего сына.
Базой не покорившихся «королю банкиров» Луи-Филиппу Орлеанскому была знаменитая Вандея. Восставших против Робеспьера местных партизан образца трагического 1793 года здесь называли шуанами. Эта кличка перешла к тем, кто повторил трагедию как фарс в 1831-м. Влившись в ряды шуанов, Дантес прогадал. Участнику потерпевшего фиаско мятежа во Франции оставалось только нищенствовать в обветшалом провинциальном замке. Он решил искать счастья на чужбине, в Германии, где проживали родственники матери. В таком качестве был представлен принцу Прусскому Вильгельму.
Но будущий император объединенной Германии предложил приезжему французу в прусской армии чин, недостойный дворянина, — всего лишь унтер-офицера. Дантес был обескуражен: он все-таки учился в офицерской школе. Однако благодетель не сделал для него исключений. При усердии Дантес мог бы выслужиться в офицеры, но это долгий и хлопотный путь. Честолюбие буквально толкало его в объятия влиятельного покровителя, способного оценить красоту и очаровательную нескромность молодого человека. Так на его пути встретился карьерный дипломат Геккерн...
Нидерландского посланника в Петербурге и приемного отца Жоржа Дантеса Пушкин упоминает мимоходом в своем дневнике в 1833 году: «Вчера играли здесь «Les enfants d’Edouard» («Дети Эдуарда») и с большим успехом. Трагедия, говорят, будет запрещена. Экерн удивляется смелости применений».
Николай I, в отличие от принца Вильгельма Прусского, ценил больше внешний блеск. Дантеса взяли сразу на офицерскую должность в элитную часть, в кавалергардский полк. Чин гвардейского поручика приравнивался к чину подполковника армии. Почему взяли? Тут обнаруживаются следы одного письма — секретаря принца Вильгельма руководителю канцелярии военного министерства России Адлербергу. Скорее всего, принц поручил своему секретарю черкнуть пару слов русскому военному чиновнику, чтобы сгладить впечатление от своего оскорбительного предложения и избавиться от Дантеса. А дальше барон Геккерн умело использовал эту якобы рекомендацию для прикрытия своих усилий по устройству Жоржа, дабы их отношения не выходили наружу.
В итоге Дантес, переименованный в Егора Осиповича, не знавший ни русского языка, ни устава, был допущен к экзамену на офицерскую должность экстерном. Он въехал в Россию 8 октября 1833 года, а уже 26 января 1834-го Пушкин написал в дневнике: гвардия ропщет.
Правильность прусского подхода к формированию офицерского корпуса подтвердила сама история. В 1871 году маленькая страна под руководством Вильгельма, ставшего королем, в несколько месяцев разбила донельзя милитаризированную мировую державу Францию на ее территории. А Николай I позорно про-играл Крымскую войну. Ни героизм солдат и офицеров, ни подавляющая численность войск не компенсировали общую гнилость военной машины царя, который был уверен, что создал первоклассную армию...
При шпорах и эполетах, в белых панталонах в обтяжку, со страусиным пером на голове. «Блестящий офицер, но негодный служака» — такую характеристику Дантес заслужил у коллег. Принято считать, что в противостоянии Пушкин — Дантес кавалергарды были на стороне убийцы. До нас дошли несколько сочувственных писем двух бывших сослуживцев француза, посланных ему вслед после отъезда из России. Все они по языку и тону имеют чувственный характер, что дает основания подозревать эротический подтекст. Один в письме вспоминает свои свидания с Дантесом, которые «всегда казались мне слишком краткими», а другой страдает от того, что не смог обнять «дорогого Жоржа на прощанье», но нежно его целует и дарит ему дорогую вещь.
Однако ж кавалергарды вынесли этому купидону суровый приговор за убийство Пушкина. Согласно тогдашним российским законам, запрещавшим дуэли под страхом смертной казни, подобные дела подлежали военному судопроизводству. Егор Осипович предстал перед судом кавалергардского полка, который в полном соответствии с воинским артикулом приговорил убийцу поэта к казни через повешение. Но далее дело пошло по инстанциям, и конечный приговор царя выглядел так: отправить к родным. Необъяснимо мягкое наказание убийцы — конечно, проделки придворной камарильи, где у Пушкина были куда более сильные враги, чем Дантес с его «папой».
Местом, где яростно ненавидели Пушкина и где неформально общались Геккерн и Бенкендорф, был салон графини Марии Нессельроде. Это ее муж в течение сорока лет руководил внешней политикой Российской империи, а в итоге обеспечил ей, победительнице Наполеона, международную изоляцию и позорное поражение в Крымской войне. В 1849 году «австрийский министр русских иностранных дел» настоял на подавлении венгерского восстания, что спасло династию Габсбургов, зато Россия получила прозвище «жандарм Европы». Но только после поражения в войне предательская политика Карла Нессельроде стала очевидна, и Александр II от него избавился. В своем семейном кругу царь сказал также, что знает имя автора анонимок, послуживших поводом к последней дуэли Пушкина, и назвал это имя — Нессельроде.
Пушкин знал, что за Дантесом, якобы влюбленным в его жену, стоит серьезный враг. Помните его слова незадолго до отправки письма с вызовом на дуэль: «Дантеса мне мало, вы мне теперь старичка подавайте». Пушкин ясно видел ничтожество Дантеса, такой враг его не устраивал. А вот Геккерн — серьезный противник, которому стоит бросить перчатку. Отправив картель не Дантесу, а лицемерному барону-интригану, он его, можно сказать, уважил, признав голландского посла достойным выстрела. Но того у Черной речки заменил француз.