Белла Ахмадулина: «Я наделена даром восхищаться»

Замечательной поэтессе и ярчайшей женщине эпохи сегодня исполнилось бы 75 лет

Незадолго до кончины Белла Ахатовна рассказала «Труду» историю своего отношения к поэзии и фигуре другой великой женщины — Марины Цветаевой. Впервые публикуем эту беседу.

— Белла Ахатовна, есть ли человек, каждому слову которого вы внемлите?

— Раньше был Иоанн Павел II. Но все чаще я прислушиваюсь только к своей совести и боюсь провиниться перед ней.

— Можете назвать такую встречу в вашей жизни, которая вас изменила?

— Встреча с Владимиром Набоковым. Кстати, я и Борис Мессерер (художник, муж Беллы Ахмадулиной. — «Труд») были единственными людьми из России, с кем пожелал познакомиться великий писатель. В общении с ним передо мной открылось, насколько писатель, признанный англоманом, любил Россию, тосковал по ней и боялся перед нею провиниться. Как ни странно, благодаря Набокову я лучше поняла трагедию России: Тогда я сказала Борису: «Мы должны как-то достучаться до наших политиков — чтобы они берегли свой народ, ценили его, чтобы наши люди не уезжали на Запад, где они всегда несчастны, чтобы дети могли получать бесплатное образование, а ученые — заниматься наукой».

— Каким качеством в себе дорожите больше всего?

— Мне кажется, я наделена счастливым даром — восхищаться талантом других творцов. Ни об одном поэте или писателе не сказала дурного слова. Еще я всегда умела и хотела сострадать людям и животным.

— Ахмадулина — созвучно Ахматовой... Кто вам ближе — Анна Ахматова или Марина Цветаева?

— Больше стихов я посвятила Марине Ивановне. И вместе с Борисом Мессерером нам удалось установить памятник Цветаевой в Тарусе. Что касается гениев, к которым я отношу Марину Ивановну, как, разумеется, и Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Льва Толстого, то они даны нам не для фамильярного знакомства. Только этакий капризник может хотеть познакомиться с Пушкиным. Что же касается моего выбора — Цветаева или Ахматова, о котором меня часто спрашивают, то я всегда говорю, что сердцу должно быть просторно, поэтому в нем есть место и для Ахматовой, и для Цветаевой. Но Марину Ивановну я считаю гением, а Анну Ахматову — великим поэтом.

— Как бы отнеслась сама Марина Ивановна к своему памятнику?

— Я и Борису сказала, что для Марины Ивановны было бы абсолютно безразлично, есть ее памятник или нет. Она была выше славы как прижизненной, так и, думаю, посмертной. Забегая вперед, скажу, что мне тоже глубоко все равно, будет ли мне где-либо установлен памятник.

— На месте памятника Цветаевой десятилетиями стоял Ленин.

— Все равно аура Марины витала в воздухе Тарусы. И даже злополучный 101-й километр (он находится как раз рядом с Тарусой), куда убирали из Москвы неблагонадежных людей (или благородных мучеников, как Иосифа Бродского) наравне с криминальным элементом, не повлиял на поэтическую атмосферу города.

— Как относитесь к популярной версии, будто сын Цветаевой Георгий не погиб на фронте, а бежал во Францию?

— Это невозможно. Мне кажется, в судьбе Марины Цветаевой могло быть только два варианта — или в живых остаются все члены ее семьи, или — никто. В эмиграции и после у Цветаевой не было дома, но всегда была семья, с которой она решила остаться до последнего.