Нередко можно услышать, будто коррупция у нас неистребима, потому что является частью
Нередко можно услышать, будто коррупция у нас неистребима, потому что является частью российской исторической традиции. При этом ссылаются на первого нашего историка Николая Карамзина, который на просьбу одним словом охарактеризовать особенность пройденного страной пути ответил: "Воруют!" Или вспоминают Михаила Салтыкова-Щедрина, который задолго до рождения, скажем, нашего министра путей сообщения писал: "Во всех странах железные дороги для передвижения служат, а у нас сверх того и для воровства". Отношение к отчуждению чьей-то собственности (в форме взяток, экспроприации и иных форм присвоения) в России всегда было более терпимым, чем в цивилизованных странах мира. И даже - чем в нецивилизованных: талибы, как известно, ворам прилюдно отрубают руки и ноги.
Но дело, конечно, не в специфических отклонениях национального сознания, а в исторических особенностях государственного и политического строя. В России всегда существовал непропорционально большой госаппарат, который стремился регулировать абсолютно все стороны жизни общества при очевидной неразвитости институтов права. Чем больше чиновник регулирует и контролирует, разрешает и запрещает, тем больше простор для взяточничества. А в последнее десятилетие, когда чиновник своим решением содействовал назначению новых хозяев предприятий, будущих миллиардеров, он не видел причин делать это бескорыстно. Поскольку в частные руки переходила огромная страна, коррупция стала массовой и - в особо крупных размерах.
Нашему народу, журналистам и аналитикам очень трудно угодить. Столько лет все сетовали по поводу того, что борьба с коррупцией совсем не ведется. Сейчас же, когда против ряда крупных чиновников стали проводиться следственные действия, одни стали заявлять, что вновь наступил 1937 год. А другие - доказывать, что речь идет не об антикоррупционной кампании, а о новом туре борьбы за власть, переделе собственности и сведении личных счетов.
Попробую доказать, что и те, и другие не вполне правы. Насчет 37-го года - явный перебор. Никто не создает "тройки" и не нарушает процессуальных норм. Вообще-то до сих пор никого ведь и не посадили. И никто не сомневается, что коррупция в современной России - вещь куда более реальная, чем массовый шпионаж в пользу Японии или Польши, в чем обвиняли десятки тысяч людей в 30-е годы.
Нельзя сказать, что в нынешней антикоррупционной кампании напрочь отсутствуют элементы сведения личных счетов и борьбы за контроль над собственностью. Я лично уверен, глава Счетной палаты Сергей Степашин с особым чувством наблюдал за проверкой Министерства путей сообщения, глава которого Николай Аксененко внес известный вклад в смещение Степашина с поста премьер-министра. И не исключаю, что пришедшие с Путиным к власти люди чувствуют себя вправе иметь не меньший доступ к рычагам хозяйственного управления, чем ельцинские выдвиженцы. Но в демократии важны не столько мотивы поступков государственных деятелей, сколько то, чтобы они приносили обществу пользу вне зависимости от мотивов. Расследование дел о коррупции для общества полезно.
Правы те, кто отмечает некую выборность проведения следствия: против одних дела возбуждаются, а против других, чьи имена не менее на слуху, нет. Но иначе ведь и не бывает. Легко сказать, что "все жулики", но невозможно это доказать. Нигде в мире еще не удалось привлечь к ответственности всех без исключения взяточников - это утопия. У нас тем более, поскольку годовой бюджет всей прокуратуры порой уступает личному состоянию отдельно взятого коррупционера, на которого к тому же работают самые высокооплачиваемые и профессиональные юристы. Но даже ограниченная атака на коррупцию лучше, чем отсутствие такой атаки.
Владимир Путин, получив Россию, мягко говоря, не в лучшем состоянии, тем не менее заявил о своей решимости сделать ее нормальной страной с развитой и конкурентоспособной экономикой, обеспечивающей высокий уровень жизни своим гражданам. А война в Чечне и события 11 сентября очень остро поставили вопрос о состоянии обороноспособности страны. Решение важнейших задач в области экономики и безопасности требует качественно других темпов роста, более высокого объема инвестиций, многократного увеличения размеров бюджета. Но если не бороться с коррупцией, российский производитель никогда не станет конкурентоспособным, поскольку по-прежнему вынужден будет нести дополнительные издержки на "крышевание" и подкуп чиновников. Крупных инвестиций в изъеденную коррупцией экономику не бывает в принципе, у действительно крупного капитала, как правило, нет никакого желания нарушать закон. И госбюджет не вырастет, пока предназначенные для него деньги не перестанут идти в карманы индивидуальных чиновников, стригущих "статусную ренту" (слова Путина).
Президент лично, объективно и кровно заинтересован в том, чтобы нанести удар по мздоимству. Уверен, речь уже сейчас идет о целенаправленной политике власти, а не о случайном стечении обстоятельств и не о простом сведении счетов.
Во-первых, Путин действует в соответствии с собственными обещаниями. Он обещал начать борьбу с коррупцией в своем ежегодном послании Федеральному Собранию и сделал это.
Во-вторых, прокуратура следует за проверками Счетной палаты, которые носят планомерный и методичный характер.
В-третьих, следственные мероприятия осуществляются именно в тех министерствах и ведомствах, которые все последние годы назывались прессой в числе наиболее подверженных коррупции.
Наконец, нынешняя кампания не сводится только к следственным действиям, наносится удар и по фундаменту коррупции. Начались дебюрократизация, сокращение числа лицензирующих, регистрирующих и проверяющих организаций.
Похоже, мы так долго ждали антикоррупционной борьбы, что, когда она началась, ее просто не узнали. Я далек от того, чтобы прогнозировать скорую победу.
Но лед тронулся.