- Словно некое заклятие висело над нашим атомоходом,- вспоминает он. - Еще во время постройки случился пожар, погибли двое рабочих. В ядовитых парах клея задохнулись шестеро женщин... Когда стали спускать лодку на воду, она не всплыла: кто-то приварил ее к спусковым тележкам. Неспроста, судя по всему, при спуске не сумели разбить традиционную бутылку шампанского. Пущенная вопреки традиции не женской рукой, она скользнула по лопастям гребного винта и целехонькой отскочила от обрезиненного борта. Дурная примета!
4 июля 1961 года мы шли Датским проливом на глубине ста метров. Нам была поставлена задача уйти под ледовый панцирь и там изображать вражеский атомоход. Две дизельные подлодки должны были сорвать наш "ракетно-ядерный удар". Я, 22-летний старшина команды всплытия и погружения, нес вахту в центральном посту. В 4.07 утра внезапно сработали приборы радиационного контроля. Кто-то из специалистов в страшной тревоге доложил: "В первом контуре давление ноль!" Оказалось, заклинило насосы, обеспечивающие циркуляцию теплоносителя, попросту говоря, ушла охлаждающая реактор жидкость. Представьте, что через дырку в электрочайнике вытекла вода. Что стало бы с ним? Сгорел бы, расплавился. Примерно то же ожидало и реактор, с той лишь разницей, что расплавиться могли урановые ТВЭЛы (тепловыделяющие элементы). Уран, скопившись в поддоне под реактором и достигнув критической массы, неизбежно привел бы к ядерному взрыву.
Защита сработала - упала компенсирующая решетка, но реактор уже нагрелся, и температура вокруг него продолжала резко расти. Приборы сигнализировали об увеличении уровня радиации по всей лодке.
В том, что произошло, вины экипажа не было. Как выяснили впоследствии десятки комиссий, при строительстве лодки некий рабочий, производя сварку, не накрыл, как положено, термическим ковриком нижний трубопровод. На него попал расплавленный металл, вызвавший микротрещины. Остальное было делом времени: вода в первом контуре циркулировала под давлением в 700 атмосфер - металл не выдержал.
Драматизм и без того критической ситуации осложнялся тем, что неподалеку от места аварии, на острове Ян-Майен, размещалась американская военно-морская база. Как назло, была повреждена антенна, и радисты не могли связаться с Москвой. Если лодка рванет, даже Главный штаб не узнает, чей атомный гриб взметнулся над морем.
Судьба планеты решалась в тот трагический миг не в ООН, не в Вашингтоне или Москве, а в одном из отсеков подводного ракетоносца. Членам его экипажа предстояло решить непростую техническую задачу: как не допустить расплавления урановых стержней, охладить взбесившийся реактор? По инструкции следовало отвести тепло путем прокачки активной зоны реактора водой. Но как? Магистраль аварийного расхолаживания реактора отсутствовала, несмотря на то, что во время приемки корабля механики К-19 убеждали, что она жизненно необходима. Но завод спешил с победным рапортом и в ожидании звездного дождя наград конструкцию не сочли нужным "усложнять". Теперь эту систему надо было создавать в море голыми руками, без защитных костюмов (их у подводников не было), при сумасшедшей температуре и смертельной радиации, в отсеке, где негде развернуться...
Кому-то надо было идти умирать... Согласно корабельному аварийному расписанию этот жребий выпал кормовой аварийной партии - лейтенанту Корчилову, главстаршине Рыженкову, старшине 1-й статьи Ордочкину, старшине 2-й статьи Кашенкову, матросам Пенькову, Савкину, Харитонову. До встречи со смертью оставался всего один час - маленькая отсрочка, пока откроют люки, электрики приготовят сварочный аппарат, а дизелисты - дизель-генератор. Им разрешили покурить, пройтись напоследок с "Беломором" в зубах и проститься с друзьями, с жизнью...
В 6.05 субмарина всплыла, закачалась на глади моря. Пара чаек пролетела над самой рубкой. Хоть и утро, а солнце в зените - Арктика. В сердцах подводников затеплилась надежда: может, обойдется? Не пожар все-таки, гарью не тянет. Может, и радиация эта - только пригрезилась? Молодые, здоровые, выдержим...
Когда ремонтники вошли в аварийный отсек, они увидали голубое сияние - это светился от дьявольской радиации ионизированный водород. Работали моряки по 2-3 человека, закутавшись в химкомплекты, натянув маски противогазов. Когда моряки открыли заглушку воздушного спуска, куда нужно было приварить трудопровод, оттуда вырвалось облако радиоактивного пара. Он заволакивал очки масок. Матросы, чтобы не работать вслепую, стаскивали их и дышали губительной аэрозолью. Интенсивность радиации дошла до 500 рентген , а смертельная доза - 600... Кроме группы Бориса Корчилова, для монтажа самодельной системы в смертельную парилку спускались еще двое офицеров - инженер-механик Анатолий Козырев и командир дивизиона движения Юрий Повстьев.
- Примерно через полтора часа система заработала. Ребят выносили из отсека на руках. Их лица распухли, губы вывернуты, глаза налились кровью. Наш лодочный врач помочь ничем не мог: моряки получили огромные дозы - до 6000 рентген, и сами стали интенсивными источниками излучения. Температура в активной зоне реактора упала до 250 градусов, но радиация продолжала нарастать по всему кораблю. Командир, капитан 2-го ранга Затеев, разрешил выдать личному составу по сто граммов спирта. Атомоход шел курсом строго на юг, к берегам Норвегии, в надежде быстрее выйти на оживленные морские трассы. Командир готов был высадить нас хоть на рыбацкий сейнер, лишь бы тот шел под красным флагом. Путь напрямую, на базу, занял бы трое суток. За это время К-19 превратилась бы в "Летучего голландца" со светящимися трупами в отсеках.
Аварийный передатчик постоянно посылал сигнал SOS на международной частоте. Но никто не откликался: маломощный аппарат работал в радиусе всего ста миль. К счастью, вскоре показались подводные лодки, которые обозначали "нашу" сторону в несостоявшейся игре. Они без приказа покинули зону учений и поспешили на помощь. На одну из лодок переправили пострадавших и тех, чье присутствие на борту К-19 не было необходимым. Наконец-то удалось связаться с Москвой. Первый вопрос: "Как спасать людей?". Долгожданный ответ: "Давайте им побольше свежих фруктов и натуральных соков". Обычно сдержанный командир выматерился: не в Африке же находимся, где он возьмет фрукты?
В 15 часов - еще один удар: отказали автоматические клапаны для откачки воды и пара, самодельная система дала течь. Вновь возникла угроза взрыва. Кого посылать в ад на сей раз? Вызвались трое моряков, один из них - Иван Кулаков.
- Скажу прямо, я впервые в жизни ощутил такой страх: трубопроводы, стенки, вода светятся. Я один - только шум механизмов и хлюпанье под ногами.На мне - легкая одежда, на ногах кожаные тапочки. Дышать невозможно, кожу обжигает... Нащупал клапан осушения отсека, открыл его и побрел по щиколотку в радиоактивной воде обратно. Потом снова спускался - заело еще один клапан. Последним моим ощущением было - жарко... Эти спуски обернулись дозой свыше 500 рентген и 3-й степенью лучевой болезни. Правда, цифры эти я узнал позже, когда попал в Ленинград, в Военно-медицинскую академию.
Под утро следующего дня, 5 июля, все моряки оставили К-19. Переоблученных доставили вертолетами в Москву, в Институт биофизики, где они и закончили свой морской и земной путь. Схоронили их в свинцовых гробах, тайно, не сообщив о месте захоронения даже родственникам. Совершенно случайно это совсекретное захоронение потом обнаружил один из членов экипажа лодки. "Родина их не забыла" - поставила грубо сваренные железные пирамидки с именами тех, кто, жертвуя собой, спасал мир.
- Я чувствовал себя еще более-менее сносно, только аппетит пропал. Но вскоре резко поднялась температура, стали мучить кошмары, тошнота, головокружение. Затем начался бурный процесс лучевой болезни: я ослеп, облысел. Ногти слезли,как чешуя с рыбы. Рот, язык, горло были обожжены. Зубы расшатывались, десны кровоточили. Шел активный распад крови: сделают укол, а она не сворачивается, нет лейкоцитов. Дырочку от иглы медсестра заклеивала пластырем, чтобы кровь не вытекла. По трубочке через нос в желудок капала питательная смесь. Помирал я, одним словом, и ничего другого не желал: скорее бы кануть в черное безмолвие, без мук и боли. Родителям дали телеграмму: срочно приезжайте, если хотите застать сына живым...
Буквально вытащил меня с того света военный врач Григорий Ильич Алексеев. Он сделал мне переливание крови и пересадил костный мозг. А донорами стали курсанты ленинградских военно-морских училищ, братишки-моряки. Фамилий и имен их не знаю. Я вернулся из забытья, стало возвращаться зрение, отрастать волосы. Мне вновь захотелось жить. На операционном столе я поклялся, что если выживу и у меня будет сын, то назову его именем доктора Алексеева. Обещание я выполнил: мой Гриша окончил Белорусский политехнический институт. Давно уже выросла и вышла замуж дочь...
После лечения комиссовали Кулакова подчистую. Дали вторую группу инвалидности, назначили пенсию в 28 рублей плюс 4 рубля за старшинское звание. Гуляй, Ваня! И молись Богу, что жив остался.
- Устроиться на работу было невозможно и по состоянию здоровья, и по диагнозу. "Лучевая болезнь" в то время нигде не писали, это был секрет, а с тем, что записали - "остеновегетативный синдром", принять могли только в "психушку". Я не преувеличиваю - именно так. Была в этом, видимо, еще одна степень защиты "военной тайны": кто-то "расколется" - что ему верить, он ведь того, со сдвигом...
Год промытарился. Здоровье вроде пошло на поправку. Питание нужно усиленное, а за что? С отчаяния написал письмо своему бывшему начальнику политотдела Кузьминчуку: что делать, не могу же я идти воровать? Спасибо офицеру: стал за меня хлопотать, договорился с медиками, чтобы дали "добро" на сверхсрочную службу. Так я снова попал на флот. И прослужил за Полярным кругом еще 21 год, до августа 80-го. В море, правда, не ходил, был начальником тренажера в учебном центре подготовки подводников. Уволился в запас мичманом. Живу теперь в Минске. Спустя 9 лет после аварии женился. Ноги вот только до сих пор не заживают. Затянет их кожицей, потом она лопается. Зимой руки-ноги мерзнут, а летом их от солнца прятать надо. Но свыкся...
Английское телевидение сняло о К-19 документальный фильм с участием Ивана Кулакова. Побывали у него, уточняя сценарий, и американские кинематографисты.
Что же касается К-19, то первая атомная субмарина продолжила свой дьявольский путь фарватером смерти. Все имущество с нее перегрузили на специальную баржу и поставили на прикол в одну из необитаемых бухт Кольского полуострова. Неподалеку работали военные строители. Прознали, что в старой барже полно деликатесов - копченая колбаса, сыр, шоколад, консервы, вобла, печенье. Да в те-то времена! Ну и устроили себе праздник. Кто знает, что стало с теми стройбатовцами? А весной 1972 года на "Хиросиме" разразился чудовищный пожар, унесший жизни еще 28 членов экипажа.