.jpg)
Теодор Курентзис и Патриция Копачинская сыграли классика с цыганским акцентом
Концерты Теодора Курентзиса и его оркестра musicAeterna в последнее время все больше напоминают исследования или даже опыты над музыкой. Под Новый год нам показали такой опыт над Рахманиновым, чья Вторая симфония была воспроизведена с любовнейшим тщанием, будто под микроскопом специально для нас провели виртуозную сборку сложнейших часов, но образ целого от такой «макросъемки» раздробился на мириады деталей. 6 февраля дирижер и феноменальная молдавско-швейцарская скрипачка Патриция Копачинская замахнулись ни много ни мало – на самого Чайковского.
Здесь идея выглядела по-другому. Нет, в смысле тщательности передачи текста Курентзис по-прежнему был на высочайшем уровне. Как и его нынешняя партнерша. Но вот подача!
Судя по слуховому впечатлению, Патриция примерила на себя одновременно два трудно совместимых образа: виртуоза до-вибратной поры и феноменального эстрадного трюкача вроде какого-нибудь румынского цыгана Григораша Динику. Т.е. глотая концы фраз, играя сумасшедшее престиссимо, если в нотах написано аллегро, да так, что слух уже перестает различать отдельные ноты, поскольку все это еще и погружено в граничащее с полным звуковым вакуумом пианиссимо – словом, так, как это принято у так называемых аутентистов. А в некоторые моменты, наоборот, до предела огрубляя звук и даже на этнографический лад слегка подфальшивливая. И – добавляя огромную темповую свободу, будто весь концерт – сплошная вольная каденция.
Тем более поражает изумительная слитность работы в этих условиях солиста и оркестра. Каково было, например, кларнетисту или флейтисту, игравшим контрапункты солистке, соответствовать этому ежесекундно меняющемуся тембру и динамике – но ведь соответствовали!
Вообще, доложу вам, это зрелище: реактивная, как ртуть, Патриция, кружащаяся волчком по сцене зала имени Чайковского и отбивающая себе такт большим пальцем правой ноги (девушка всегда выступает босиком), и почти двухметровый Теодор, не то дирижирующий, не то танцующий с пластикой гепарда – хореографии тут едва ли меньше, чем музыки.
При чем здесь Петр Ильич? Отвечу честно: не знаю. Аттракцион? Бесспорно, но высокого полета, на уровне уникумов вроде Найджела Кеннеди, а не какого-нибудь площадного фигляра. Больше того, признаюсь вам в грехе: этот аттракцион показался мне более интересным, чем рутинно-академичные версии прекрасного, но затертого до полной потери характера, как скульптуры Манизера на «Площади революции», концерта.
На бис шоу-вумен Патриция развила успех. Сперва сыграла то, что буквально назревало в ее исполнении Чайковского – ну, не впрямую «Жаворонок» Динику, но один из ранних дуэтов Дьердя Лигети – «Балладу и танец» с оркестровым скрипачом Афанасием Чупиным. Для передышки – музыку чуть поспокойнее: «Игру» Дариюса Мийо вместе с тем самым кларнетистом Георгием Мансуровым, который гениально поддерживал ее во время самых улетных моментов концерта Чайковского. Наконец – логический финал этого сверх-артистичного трюкачества: пьесу Crin Хорхе Санчес-Чионга – венесуэльца с кубинско-китайскими корнями, где уже не только скрипка чирикала, мяукала, верещала, лаяла, но все это делала и сама скрипачка.
Во втором отделении нам сыграли две главные программные симфонические пьесы Петра Ильича. «Ромео и Джульетту» Теодор вновь начал в странно не соответствующей стилю Чайковского манере «под XVIII век», но, к счастью, только вступлением это ломание и ограничилось. Зато все дальнейшее поразило полной… традиционностью: может, именно для того, чтобы мы восприняли ее, как манну небесную, дирижеру и понадобилось перед тем играть нашими нервами? Нам выдали вполне ожидаемую «сечу при Вероне», невероятный разлив мелодической красоты в знаменитой любовной теме, драматическую разработку… Разве что в коде музыканты смоделировали не привычный пафос победы любви («они умерли, но дело их торжествует»), а скорбь плача по героям.
А вот с «Франческой да Римини» что-то не совсем сложилось. Нет, никаких претензий к нашему доброму знакомому кларнетисту и вообще всем-всем, изумительно сыгравшим потрясающую лирико-исповедальную середину этой партитуры. Но вот «листовщина» ее крайних разделов, рисующих картину адского вихря, показалась внешней и затянутой. Даже самому удивительно такое писать: лет 10-20 назад я бы поколотил всякого, кто усомнился бы в полной гениальности «Франчески» от первой до последней ноты. Сегодня сам рискую быть битым. Что это – поздняя мудрость и скепсис по отношению к реальным драматургическим просчетам композитора? Или цинизм пресыщенного обилием музыки профессионального слушателя? А может, все же и вина Теодора – не надо было ему сдерживать, пусть даже на волосок, привычные темпы этой музыки.
Слегка «разочаровал» и зрительный зал. Нет, аншлаг, как всегда, был. Но на удивление мало знаменитостей, чьим скоплением обычно славятся концерты Курентзиса: ведь престижно похвалиться визитом на вечер стоимостью полтысячи евро. Из випов я разглядел только журналиста Александра Минкина. Неужели музыкальные провокации знаменитого греческого пермяка начали приедаться? Или просто не все еще звезды вернулись с Мальдивских островов?