Всегда восхищался теми, кто умеет писать коротко ни о чем. Например, Довлатовым — я сейчас о его колонках в им же придуманную газету «Новый американец». Деталь, еще деталь, ассоциация, интонация, напор — и вот уже смысл вытаращивается сам, как бы помимо воли автора. Какое там — ни о чем! Тут тебе и экспозиция, и завязка, и кульминация, и развязка — прямо-таки классическое построение художественного текста.
Зато свобода, воздух, раскованность...
Примерно так строит свои рассказы (наброски, заметки, эссе?) и Гузель Агишева, известный журналист, которая в последние годы стала выступать и с прозаическими произведениями.
С чего начинаются ее тексты? Да хоть с чего. «На крышу дома спланировала ворона». Это первая фраза самого первого в книге текста. А дальше — дальше идет чистейшей воды импровизация, эдакий самозабвенный словесный свинг. Из которого неожиданно вытанцовывается очень важная и даже насущная для каждого из нас мысль, причем связанная как раз со словами: сколь же много от них зависит! От их уместности, точности, соответствия здравому вкусу — или, наоборот, от привычки к
— «Любимый» — это когда жена хочет убить старого
Вот уж чего нет у Агишевой, так это морализаторского занудства.
Можно сказать, что ее проза строится по законам поэзии. Или живописи. Или джаза. В ней много вроде бы и необязательного, но этим она и пленяет. «Камешки в ботинке», — называет она свои короткие зарисовки. Дескать, от камешка надо избавиться, мешает же, а для этого поскорее и поточнее выразить его в слове. В результате мы очень много узнаем о будничной и небудничной жизни автора, о ее заботах, семье, передвижениях, друзьях, случайно вспыхнувших мыслях: Казалось бы, «фламандской школы пестрый сор» — но из всего этого складывается непростой, но очень выразительный пейзаж души современного человека. В ее женской, разумеется, ипостаси.
«Поэзия — вершина прозы, пар, отлетающий от уст», — писал замечательный поэт Владимир Соколов. Но иногда бывает и наоборот — проза впитывает в себя поэзию.
И тогда получаются такие книги, как «Утренние слова». Темы здесь то и дело рифмуются, перекликаются, развиваются, ветвятся. Это только по формальному признаку тексты из «Камешков» говорят о России, а из «Иностранного легиона» — о других странах, где случалось подолгу жить или бывать автору. В
Книга снабжена изрядным количеством акварелей автора — тонких, иногда затуманенных, не всегда предметных и очень соответствующих духу этой прозы. В предисловии Гузель Агишева признается, что первотолчком для ее рассказов и даже для повестей оказываются цветовые образы. И заключает: «Эти образы еще живы, и, наверное, поэтому мне так трудно судить, насколько точным получился их словесный пересказ».
Получился. По мне — так очень точным.
